Кареглазка и чудовища
Шрифт:
Был поздний вечер, на базе тускло горели фонари, поэтому что-то рассмотреть я смог.
— Вот это наша вторая Троя, так сказать — а третьей не бывать! Доволен? — с удовольствием протянул Свинкин, наблюдая за моей реакцией. — А там, справа, будка — в ней временно живет твой пес.
В ответ я только кивнул, обдумывая увиденное. Снизу пялились прохожие, и мне это не понравилось. Санитар подхватил меня, возвращая в палату, и я в этот момент умудрился тыкнуть им всем факью. Они оторопели, а мне аж на душе полегчало…
— А теперь отдохни, — пожелал Иван,
И я действительно задремал. Но перед этим предо мной снова пронеслись картинки этой современной крепости: маленькие и большие здания, танки и машины, люди. Но больше всего поражала огромная стена на фоне чернеющих горных громад. Безопасно ли здесь для меня?
****
В понедельник зима окончательно выкинула белый флаг. Снаружи все щебетало и жужжало, а солнце щедро заливало палату. Я всегда считал, что не завишу от природных циклов, но сегодня что-то переменилось.
Я проснулся еще часов в семь утра. Мой Свинкин еще не пришел и, не поверите, стало скучно. Нет, я не желал общения — еще чего не хватало — просто надоело лежать в постели одурманенным бревном, иногда просыпаясь, чтоб поволноваться о будущем. Тем более, что вчера Иван забыл пристегнуть меня к кровати. И дверь в палату оказалась не запертой.
На полке стоял пузырек со спиртом, и я принял чуток, запив водой. Внутри обожгло пламенем, а я наполнился эндорфинами. Как же классно! Может, прогуляться? На моем этаже все двери оказались заперты. Я поднялся этажом выше, а затем — еще выше, туда, откуда можно было выбраться на крышу. И я вдруг решил обозреть Илион с более высокой площадки.
Пока я возился с люком, который не хотел открываться, за спиной послышалось шорканье, и мои безуспешные потуги были прерваны сердитым слащавым голосом.
— Милый мой, какого черта ты здесь делаешь?! — возмутился Ливанов, появившийся невесть откуда. — Ты не дома, чтоб шастать, где вздумается!
Бесформенная туша нависла надо мной, обдав ментолом, и мне показалось, что его опухшее лицо перекошено от злости и омерзения.
— А что, отец, — сделав серьезное лицо, спросил я. — Покемоны у вас здесь есть?
— Что!? — начмед застыл на месте, осмысливая вопрос. — Что ты сказал?
— Я говорю — я просто вышел погулять! — чеканя каждое слово, ответил я.
Гнев на лице доктора стал менее выраженным — он взял себя в руки.
— У тебя швы… могут разойтись. Иди к себе, пожалуйста, — Игорь Анатольевич сходу придумал объяснение своей ярости, как мне показалось.
Я поднял руки, сдаваясь, и пошел вниз, на свой этаж. Пройдясь по коридору, я вышел к лестнице с противоположной стороны, и пошел вниз. Еще какой-то жирдяй не указывал, что мне делать.
****
Я запутался. По моим расчетам, я уже должен был спуститься на первый этаж, но… лестничные марши продолжились, и я оказался черт-знает где. В итоге я вышел там, откуда доносилась музыка. По пути встретились бронированные двери, но они были открыты.
Музыка, которая привлекла меня, звучала дальше по коридору, и я поковылял туда, заглядывая во все открытые
Наконец, я доплелся до источника музыки. Двери распахнуты настежь — я заглянул, и замер. В сумрачном свете мониторов, среди компьютеров, центрифуг и микроскопов танцевала девушка. Грациозно кружась в такт с задорным, хоть и не слишком быстрым, ритмом, она порхала у экранов, а потому предо мной был только вид сзади — но и это было чудесно.
Пышные рыжие волосы струились по васильковому платью как волны огненного моря, бедра изгибались, как асинхронный маятник, задающий темп невероятного сексуального ритуала. Легкая и воздушная, она демонстрировала естественный кошачий изгиб позвоночника, упругие орехи ягодиц и хрупкие лодыжки, сжатые темным капроном колготок. Гостья из прошлого, Ким Бессинжер, только рыжая…
Ростом она была ниже меня — метр семьдесят, или чуть меньше, но этого было достаточно, чтоб подчеркнуть ее стройность и изящество — низкорослые девушки, даже красивые, таким похвастаться не могут, они несравнимы, как цветущее вишневое дерево и куст барбариса.
Эта девушка прекрасна, как самый чистый рубин в женском обличии. Женственна, как Елена Троянская, обольстившая Париса. Свежа, как нежный жасмин в султанском саду… и я хочу ее так сильно, как ничего больше, и никогда в жизни. Хочу взять соблазнительницу, сорвать запретный плод, и погрузиться… хочу сдаться ей, ибо нет в нашем мире оружия сильней, чем женская красота. «Сегодня в белом танце кружимся, — протяжно поет мужской голос, — Наверно, мы с тобой подружимся»…
Рыжая богиня, пританцовывая, передвинулась к соседнему столу, и начала печатать на клавиатуре, не прекращая двигать бедрами. Вероятно, она засекла меня боковым зрением, так как вдруг развернулась, и уставилась на меня, улыбнувшись.
— Гриша?! Ну, здравствуйте!
Я потерял дар речи, чувствуя, как подгибаются ноги. Это была Кареглазка. То есть — Елена Ивановна, жена Горина. Она подошла к проигрывателю, и прикрутила звук. Я же таращился на нее, не в состоянии отвести взгляд от шелковистой кожи и пухлых губ, и одновременно с этим придумать ответ.
— Эй! Может, скажете, на что Вы так внимательно смотрите?! — нарочито серьезно спросила Кареглазка, теребя что-то золотистое между пальцами.
Бывает, что я говорю глупости — и даже очень часто бывает. И здесь я подтвердил амплуа.
— Сексуально! — выдавил я из себя.
Выражение ее лица изменилось, улыбка пропала.
— Ага! Вот так, значит. Ладно, молодой человек, поведайте, что же Вы вкладываете в это слово?
Я несколько секунд искал подходящее определение, но мозг словно заржавел. Поэтому сказал первое, что пришло в голову.