Кареглазка и чудовища
Шрифт:
— Ты видел Ковчег? — мило улыбнулась Кареглазка — где-то я уже видел такую улыбку. — Где он?
— Совершенно не понимаю, о чем речь, — ответил я, в этот раз наиболее близко к правде. — Обещаю, если я что-то припомню, обязательно расскажу. Простите, возможно, мне просто нужно немного придти в себя. Подлечиться, отойти от шока, что ли. Очиститься от пережитых страданий. Вы же видите? — и я показал пальцем на забинтованный глаз.
Девушка начинала сердиться — и даже это не портило ее красоты.
— Прекрати паясничать, — она открыла папку, которую я только заметил. — Я знаю,
Достав из папки фото, она положила их рядом со мной. Сделав усилие, я посмотрел: незнакомый лес в отблесках пламени, аптека… похожая на ту, где я сбросил балласт в виде кавказца. Черт!
— Обрати внимание на следы, я их обвела фломастером.
Следы? Я приподнялся с постели, и сфокусировал глаз. Что-то знакомое… ящерица, виляющая хвостом. Протектор на ботинках! И эти следы были возле аптеки, где их оставил я, и в лесу, где меня не было. Что за фигня? Душа ушла в пятки от коварства ситуации, в которую я угодил. Я был с Мчатряном — не отвертишься. И… я не был в лесу, но выглядит так, что я там был.
— А что в лесу произошло? — мой голос задрожал.
— Ты нам расскажи.
Внезапная тахикардия сотрясла тело, я вспотел, а голова закружилась. Меня стошнило рядом с кроватью — при Кареглазке, стыдобище! Экран запищал, фиксируя коллапс организма. Подскочил Ливанов, окинул взглядом датчики и меня.
— Илья Андреевич, давайте чуть позже? Это же контузия. Того гляди, и криз начнется. Пусть вспомнит, отойдет. Позже, хорошо? — он заглядывал в глаза вояке, пока тот, наконец, не согласился.
— Лена, пойдем, — полковник взял Кареглазку за руку. — Пусть наш Григорий отдохнет. Мы придем за ответами позже.
Идеальная девушка посмотрела на меня, на марлевую повязку, закрывавшую половину моего лица, и недовольно прикусила пухлые губы. Развернулась, и выскочила из палаты. Господи, какая задница! Остальные поспешили за ней, только на выходе Горин обернулся и сказал, улыбаясь:
— Память — штука странная. То она есть, то — нет. То же самое с человеком, понимаешь? Ты вспомни, будь добр, нужные нам вещи. Понятно объясняю?
Я кивнул и улыбнулся в ответ, уже продумывая варианты побега. У полковника были мелкие и редкие, некрасивые зубы, а это мне понравилось — не люблю идеальных мужиков.
****
Пахло антисептиками и фенолом. Даже дышать было тяжко. Постель была мокрой, а тело противно липнуло. Глаза ничего не видели во мраке. Гермес хотел пить, и попробовал позвать кого-нибудь, но вместо слов из глотки вырвалось лишь хрипение и бульканье.
— Тихо-тихо, — послышался голос, — тебе пока нельзя разговаривать. Но все скоро заживет.
Загорелся тусклый ночник, и он рассмотрел громилу Зенона.
— Что вы со мной сделали?
— Увы, парень… это не я придумал, — Зенон избегал встречи взглядов. — Не было другого выхода. Так решили приоры.
— Это против правил, но ты имеешь право, — продолжил громила и дал ему небольшое зеркало.
Гермес посмотрел в зеркало — лицо изменилось, стало округлей. Он отвел зеркало дальше и увидел небольшой шрам на шее.
— Про шрамы не переживай. Эскул говорит, что не останется и следа.
— Я чувствую… — синдик не мог объяснить,
Зенон отвел огромные глаза-пуговицы и покраснел.
— У тебя были сильные повреждения. Буревестник сказал, что было видение. И что от тебя будет больше проку, если изменить пол.
Зеркало выпало из рук Гермеса на серый металлический пол и с грохотом разлетелось.
Глава 5
К полудню сделали перевязку, и Иван сказал, что на мне все заживает, как на собаке — то есть, очень быстро. По-моему, я с детства такой — несмотря на болезненность, все синяки и царапины проходили за считанные дни. Возможно, причина в том, что в детстве я засыпал песком свезенные от падений колени. Но, не повторяйте этот трюк — кроме кошачьего дерьма и микробов, там может оказаться еще и столбняк.
Болит спина, но больше всего пугает состояние глаза. Ливанов сказал, что мне повезло, и глазное яблоко на самом деле пострадало не сильно, что удивительно, учитывая накрывший меня взрыв. Но, на радужной оболочке останется красное пятно. Неприятно, но хоть не буду слепым.
После обеда Иван (который оказался всего-то санитаришкой — ХА-ХА!) притащил Цербера. Следом вошли Горин с лейтенантом, и я понял, что снова наступило время разговора.
Пес вошел на поводке, и видно было, как он несчастен. Отвыкло животное от цепей, кто ж винит… еще и морда расцарапана — наверное, тем самым дебильным котом. Мы с ним уставились друг на друга. Не сказать, что я ему был прям сильно рад, хотя определенную милоту он вызывал. Как дьявол, наверное — учитывая адскую внешность. Наконец он завилял хвостом и потянул Свинкина ко мне. Я позволил себе улыбнуться. Почему-то я чувствовал, что псина еще пригодится.
Цербер рванул и запрыгнул на кровать, радостно облизывая мое лицо. Очевидно, что кто-то за ним ухаживал, так как он перестал вонять, стал осанистее и лощеней — если можно так сказать об его мерзкой соломенной шерсти. И я не удержался:
— Не лезь! Стой! Фу, место!
Я сбросил Цербера, но тот все равно с довольной миной облизывал пальцы на моих ногах, выглядывающих из-под одеяла. Я смирился, и стал наблюдать за процессом с некоторым отстранением.
— Да ладно тебе, мой мальчик… не нужно таких нежностей, не стоит.
Горин наконец заговорил.
— Он тебя любит. Наверное, вас многое связывает.
— Ага, отношения собаки и ее хозяина, — я постарался улыбнуться как можно искренней и радостней, но, кажется, мое лицо все равно выдало кривую ухмылку.
Полковник кивнул и потер ладони.
— Как дела с памятью?
— Где-то лучше, в чем-то — также, — я поднял глаза к потолку и развел руками, звеня наручниками.
Вояка вздохнул.
— Это плохо, Гриша. Ты — единственный подозреваемый. Ты был везде, где был Мчатрян, и у тебя была карта, которой у тебя не должно быть, — он свел брови и пристально заглянул мне в глаза. — Ты должен рассказать все. Не бойся. Любая человеческая жизнь — это ткань из хороших и дурных ниток. Что было, то было. Но ответы мы должны получить — и мы их получим, так или иначе.