«Карьера» Русанова. Суть дела
Шрифт:
— Вы знаете, почему я замуж вышла? Очень просто, самый современный вариант. Чтобы уехать с мужем за границу, его как раз в Африку посылали, и я решила — вот тебе шанс, будешь лечить детишек. Обстоятельства помешали, а то бы не дрогнула. Вот и выходит: в душе — служение людям, идеалы всякие, а в поступках — дрянь!.. Такой оборот вас устраивает?
— Когда это было?
— Не так давно. Восемь лет назад.
— Сейчас бы вы этого не сделали.
— Да бросьте! Откуда вы знаете? Сделала, не сделала… Зачем вы себе придумываете бог знает что… — Она замолчала, чувствуя,
— Я понимаю. Неуклюжий у нас разговор получился. Давайте снова о другом. Как по-вашему, почему Володя отказался ехать и Хабаровск? Конструкторское бюро ему предлагали, полную свободу.
— Не верит он в эту свободу. Говорит — опять заставят тачки делать с электронным управлением… Вообще, он сильно изменился. После смерти жены прямо окаменел, потом отошел понемногу. Теперь опять эти постоянные неудачи, возня какая-то глупая, заколдованный круг. Так ведь и комплекс неполноценности может развиться.
— Вот уж чего никогда не будет! У него, напротив, ярко выраженный комплекс полноценности. Редкое в наше время качество.
— Володя как-то в шутку сказал, что он смело смотрит в будущее, но для настоящего у него не хватает мужества.
— Правда? Хорошо сказал. Немногие так точно себя видят… Ну ладно, Наталья Васильевна, я все-таки кавалер, какой ни есть. Пойдемте пить кофе, потом я вас домой провожу.
Дома ее встретили ворчливо.
— Когда я задерживаюсь, ты мне замечания делаешь, — сказала Оля, — а сама… Папка, ты посмотри, она в одних туфельках!
— Дались вам эти туфли, — рассмеялась Наташа. — Я, может быть, на свидании была.
— Знаем мы эти свидания, — сказал Гусев. — Опять кого-нибудь подменяла, а мы с Олей пшенный концентрат кушали. Очень калорийная пища.
Он сидел за столом благостный, почти торжественный.
— Ты чего такой? — спросила Наташа.
— Хорошее настроение. Нарисовал небольшой чертежик. Начинаю утверждаться в мысли, что твой брат еще кое-что умеет. Ты не находишь?
Он взял лист бумаги, на котором только что чертил загогулины, сделал из него голубя и запустил по комнате.
— Видала? Это крушатся мысли, витают в воздухе, и нам остается только изловить их и посадить в клетку.
— Я очень рада. По такому случаю на табуретку не грех залезть.
— Это еще зачем?
— Ты разве не знаешь, что сделал Пушкин, когда закончил «Бориса Годунова»? Он взобрался на табуретку и стал приговаривать: «Ай да Пушкин! Ай да молодец!»
— Ничего подобного, — вмешалась Оля. — Он говорил: «Ай да сукин сын!»
— Оля! — поморщилась Наташа.
— Классиков надо цитировать точно. И потом, откуда ты взяла, что в дворянском доме была табуретка?
— Какое это имеет значение? Не табуретка, так этот, как его… Пуфик!
— Пуфик бы развалился.
— Я запру тебя в чулан, — пригрозил Гусев.
— А я, между прочим,
— Тоже подарок… Слышишь, Оля, тетка собирается улизнуть замуж и оставить нас холостяками… Твой Черепанов тот еще тип! Ты его опасайся.
— Вот еще новости! Сам-то ты с ним дружишь.
— Я с ним всего-навсего вместе работаю. Он хороший специалист, дельный бригадир, голова у него на месте. Но это еще не повод, чтобы я хотел видеть его своим родственником.
— Почему — бригадир? — удивилась Наташа. — Он же институт окончил.
— Ну и что? Теперь все кончают. Не велика заслуга.
— Просто отец боится, что ты нас бросишь, — сказал Оля. — Не умрем. Пшенную кашу, на худой конец, я тоже варить умею.
— Боюсь, мне самому скоро варить придется. Сбежишь в актрисы, и буду я один куковать. Как твое кино?
— Пока одни разговоры.
— Про что хоть фильм.
— Про любовь, наверное. Сейчас это главная тема, волнующая все человечество.
— Это всегда была главная тема, — сказала Наташа.
— Тебе видней, тетушка… Кстати, не надо ничего доводить до абсурда. Веки красить глупо, а губы можно было бы чуть обозначить. Для контраста…
4
Валя Чижиков сидел на скамейке и грыз семечки.
— Смотреть противно, — сказала Оля, присаживаясь рядом. — Плюешься, как верблюд.
— Зато полезно. Говорят, орехи надо есть, так где их взять? Не на рынке же покупать рабочему человеку?.. Что читаешь? — Он кивнул на книгу, которую Оля держала на коленях.
— «Кружилиха», Веры Пановой.
— Я начинал, да бросил. Не люблю про завод. Работать — это одно, а читать скучно. Нормы да расценки. Всю плешь проели.
— Ты «Робинзона» читал?
— Еще бы!
— А говоришь — скучно. Это лучший производственный роман. Прямо гениальный.
— Понимала бы ты в производстве, — он снисходительно посмотрел на Олю. — Это приключения.
— Ой, Валька! Тебе бы только семечки грызть. Ты подумай, зачем Робинзон в море отправился? За приключениями? Он за наживой погнался, он же купцом был, а вернулся философом. Он себя сам создал…
— Ну так что? Вкалывал, не без этого. Не вкалывал бы — помер.
— Он еще и думал… Ты Робинзона в детстве читал?
— Конечно.
— Перечитай. Это взрослая книга.
— Елки-палки! Твое-то детство давно кончилось?
— Давно, — серьезно сказала Оля.
Валентин промолчал. Он привык, что соседская девчонка часто говорит странные вещи. Во дворе это объясняли тем, что она растет без матери, отец у нее уважаемый человек, но тоже иногда… Сестра, по всеобщему мнению, женщина положительная, могла бы оказать влияние, да как его окажешь, если племянница на родной тетке чуть ли не верхом ездит… Зато — сходились в одном строгие обитатели дома — девчонка по кустам не шастает, не мажется как некоторые… Тут разговор резко уходил в сторону. Ничего общего с дочкой Гусева уже не имеющий, он наполнялся обидой и горечью за подрастающее поколение…