«Карьера» Русанова. Суть дела
Шрифт:
— Ой, ну комедия же! — крикнул кто-то.
— Конечно, не имеет, — сказал Демин. — Чего тут о деньгах разговаривать? Я согласен подождать долг.
— А за что ты такой добрый стал? — громко спросил Княжанский.
— Товарищи! — сказал начальник милиции. — Я считаю, что собрание надо прекратить. Мы узнали некоторые подробности, и они требуют, чтобы дело Русанова было возвращено на доследование.
— Дело Демина!
— Подождите!
— Э, нет! — снова громко сказал Княжанский. — Мы не подождем. Нам юридические тонкости не все известны, но мы хорошо
— Тихо!
Горышев властно вышел на середину сцены.
— Вы чепуху городите, Княжанский! Автоинспектор Самохин, как стало известно, занимался некрасивыми делами. Но пока мы знаем только это. Понимаете? И это не мешает Русанову оказаться виновным. Хотя теперь нам придется более внимательно подойти ко всему, что стало известно следствию.
— Давно бы так!
Геннадий не стал дожидаться конца собрания и незаметно протиснулся к выходу. Маша стояла в фойе.
— Вот видишь…
— Тихо, — сказал он. — Молчок. Идем.
— Куда?
— Куд-куда… Вот глупая. Домой, конечно!
1966–1976
Суть дела
1
…Отец и дочь, насквозь промокшие под дождем, смело ступали по лужам, по раскисшей дороге, отважно месили грязь, карабкаясь по косогору, по скользкой, жирной глине, а вокруг было темно, опускался вечер, сырая дымная гарь, стекавшая от завода, сделалась густой и смрадной.
— Прогулочка! — ворчал Гусев, с трудом вытаскивая ноги из трясины. — Убьет меня Наташа. Туфли только вчера куплены. Итальянские, как-никак.
— Папка, милый, ну скорей же! Плюнь ты на свои туфли. Вдруг он ее уже кому-нибудь отдал?
— Не говори глупости! Раз объявление дал, значит будет ждать.
— Мало ли что… Ой, да мы с тобой по колено в грязи, в таком виде и заходить стыдно.
— Не в гости идем. Можешь на крыльце подождать, если ты такая стеснительная…
Дом, как и все на этой улице, был деревянный. Они поднялись на крыльцо. В свете фонаря Гусев разглядел приколоченную фанерку с надписью: «Входите, не заперто». Он открыл дверь. Хозяин сидел в кресле, укрыв ноги пледом.
— Вы товарищ Липягин? — спросил Гусев.
— Я Липягин. Простите, что не встречаю. Приболел… Вы насчет собаки?
— Да, по объявлению.
В тот же миг на его голос из соседней комнаты выкатилось нечто лохматое, визжащее, обалдевшее от радости, обессилевшее от горя, кинулось на Гусева, едва не сбив с ног, уткнулось в колени и затихло. Ольга схватила собаку и заревела.
— Перестань, — сказал Гусев. — Ну что ты, в самом деле… Успокойся.
— Все, больше не буду… Смотри, как дрожит! Далеко вы ее нашли?
Оля все еще шмыгала носом.
— А я сперва хотел приметы у вас спросить для проверки, — улыбнулся Липягин. — Какие уж тут приметы… На пристани я ее нашел. Третьего дня с ребятами рыбу ловил,
— Дуреха, — вздохнула Оля. — Она за кем угодно побежит. Вот и добегалась.
— Не знаю, как вас и благодарить… Может, подскажете… — Гусев запнулся, чувствуя, что начинает говорить глупости — никогда в жизни не получались у него такие простыв житейские дела. — В подобных случаях положено вознаграждение… Или еще как-нибудь… — Он совсем запутался. — Не знаю, в общем. Может…
— Бутылку? — подсказал Липягин. — Слышишь, дочка, — он обернулся к Оле, — твой отец за собаку рассчитаться решил… Не стыдно?
— Стыдно. А что делать? Среда заела. Вдруг, думаю, человек обидится. Скажет — ну и скряга!
— Не обидится… Вы лучше посмотрите, на кого вы похожи. Как курортники, ей-богу. Сапог у вас, что ли, нет?
— Мы на машине, — сказала Оля, виновато оглядывая затоптанный пол. — Не смогли проехать, дорогу перекопали… Я сейчас подотру, можно? Где у вас тряпка?
— Подотри, — согласился Липягин. — Тряпка в прихожей.
— Только поскорей, Оля, — заторопил ее Гусев. — Надо успеть, пока дождь перестал.
— Куда же вы в таком виде? — сказал хозяин. — Обсохните сперва.
— Ничего, мы люди привычные. Да и затруднять вас…
— Какие церемонии! Затруднять… Я чайник поставлю, а вы пока разуйтесь, мы обувь посушим. Могли бы, кстати, босиком пробежаться, раз такое дело. Я бы с удовольствием босиком побегал, только вот… нечем. — Он скинул одеяло, оперся о спинку кресла и пересел на диван, ближе к столу. Одной ноги у него не было.
— Вы не беспокойтесь, — растерянно сказал Гусев. — Давайте я сам, если что…
— Ничего, мы тоже люди привычные. Все под руками. Плитка, чайник, заварка. Сейчас соорудим чаепитие с вареньем, мне тут ребята на днях целую банку принесли. — Он посмотрел на Гусева. — Вы, наверное, удивлены — как это он, мол, на пристань в таком виде добрался? На коляске. Да и с протезом немного… шкандыбаю. — Он поморщился: слово ему, видно, самому не понравилось. — Передвигаюсь, в общем. Сейчас слегка прихватило, протез не могу надеть, по ничего, отойдет.
— Авария? — спросил Гусев.
— Авария. Давно уже… Ну-ка, Оля, доставай варенье, будешь хозяйничать. Вон в том ящике, справа. А я пока делом займусь.
Липягин стал заваривать чай. Гусев подумал, что спрашивать, должно быть, не стоило — мало ли какие у человека обстоятельства. С другой стороны — вполне естественно было спросить.
Он огляделся. Комната была похожа на мастерскую. В углу стоял верстак с набором инструментов, судя по всему, для мелких работ по дереву; на большом столе в беспорядке громоздились книги, рядом стоял переплетный пресс. Подрабатывает, решил Гусев. В артели, наверное. На пенсию не очень развернешься. Сколько ему, интересно, лет? На вид — много за тридцать. Выглядит хорошо, бледный, правда, дома чаще сидеть приходится. Как он тут один со всем управляется? Или — не один? Спросить — опять что-нибудь не так скажешь.