Карл Маркс на нижнем складе
Шрифт:
— А? Как, Алеша?
— Годится! — с готовностью отозвался малыш.
— Ну вот! — поднялся из-за стола Петр и расправил плечи. — Теперь у нас настоящая большая семья.
— А можно я иногда буду ходить домой к маме? — оставаясь на месте с видом, что разговор еще не закончен, вдруг спросил Алешка. — Она без меня совсем дойдет…
— Можно, конечно, никто тебя держать не будет! — сказал Петр и взглянул на Гульяну. У той замерли в руках спицы. Она подняла глаза, полные удивления и восхищения малышом.
— Правильно, Алеша, маму надо жалеть!
Вечером, когда вся семья была в сборе
— Приятного аппетита, — сказала она, с трудом удерживая под мышкой огромный узел. — Вот, Алешкины хархары принесла. Тут его одежонка, портфельчик, книжки, обувачка…
— Садись с нами, — Гульяна подвинула табуретку, смахнула с нее воображаемую пыль кухонным полотенцем. На нее, на то, что она делает, глядел во все глаза Алешка, забыв про вкусный плов в тарелке. Ему, видно, очень понравилось, что тетя Гуля приглашает мать за стол.
— Садись с нами, мам, — сказал он и даже подвинулся на своей табуретке.
— Нет, сынок, — сказала Ольга. — Мне некогда, стираю. Куда положить? — снова обратилась она к хозяйке.
— А туда, в его комнату, — Гуля повела Ольгу по коридору в комнату, которую отвели для Алешки.
Ольга опустила узел на кровать и, пьяно качнувшись, попросила хозяйку:
— Можно я подожду Петра, мне с ним поговорить надо.
— Чего ты здесь будешь сидеть? Пойдем с нами ужинать.
— Нет. Не хочу. Н — не могу, понимаешь? — она с мольбой взглянула на Гульяну. — Пожалуйста, не проси. Скажи Петру, что я подожду его, пока он поест…
Петр сразу отодвинул тарелку, встал из-за стола и пошел к Ольге.
Та сидела на незастеленной еще кровати Алешки. Подчеркнуто прямая, со сплетенными аккуратно ногами и с гордо поднятой головой. Как на принужденном свидании.
— Ты всегда был правильным, — заговорила она, как только он появился на пороге. — И всегда был неверным. Неверность прощаю, а правильность Бог простит. А может, и не простит. Ты отнял у меня последнее, что меня радовало в этом мире. Сына Алешку. Не говорю уже про Андрея. Если б ты не ушел из дома — он был бы жив…
— Не надо об этом, Ольга! Прошу.
— Хорошо, не буду, — она внимательно огляделась. — А вы с Гулькой живете, как куркули, — завистливо покачала головой.
— То есть?… — не понял Петр.
— И то есть, и то есть — все есть. Домище вон какой! И в доме полно. А стол так ломится: картошечка молодая, селедочка иваси, цыплята — табака… Огородище вон какой!
— Кто тебе мешает жить хорошо? Я тебе оставил дом. И в доме все. Огород тоже не меньше…
— Огород-то не меньше, только кто на нем работать будет?
— А моряки дальнего плавания. Пригласи в гости, лопаты в руки — и пошел.
— Издеваешься? Давай! — она пьяно откинула со лба нависшую прядь. — А я вольная птица! Хочу люблю, хочу гоню. Живу в свое удовольствие. Мне сам черт не брат. Не гнусь на грядках. И не держусь, как вы, за эти хархары. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Но… Ты не думай, что я Алешку просто так отдала. Не болезнь — вот бы ты у меня получил! — она скрутила дулю, выставив длинный накрашенный ноготь. — Заболела я. Чем-то нехорошим. Теперь нужно двести
— Деньгами у нас распоряжается Гульяна, — отводя глаза, сказал Петр. — Надо у нее спросить. Гуля! — позвал он.
— А может, не надо? — почему-то стушевалась Ольга. Но Гульяна уже появилась на пороге.
— Ей двести рублей надо, — сказал Петр, кивнув на бывшую жену. — На лечение.
— Н — н-ну! — Гуля явно растерялась. — Ты-то что скажешь? — она робко взглянула на Петра.
— Дай, если есть, — Петр холодно посмотрел на сникшую Ольгу. — Болезнь-то какая?
— А черт те знает. Нехорошая какая-то…
Гульяна попятилась в коридор, глядя на гостью широко раскрытыми глазами. И кинулась за деньгами.
— Во! — крикнула ей вслед Ольга. — Испугалась! Чистенькая! И чем эта тонконожка тебе приглянулась? — она пренебрежительно оттопырила губу.
Петр светился весь после того, как у них поселился Алешка. С дежурства спешил домой. Теперь они втроем пили на кухне свежезаваренный чай и, прежде чем удалиться в спальню «давить» отсыпного, Петр предлагал сыну сгонять в шашки. Под шалапеты: кто проигрывал, получал по лбу щелчок. Получив от Алешки шалапет или отпустив ему, он со спокойной совестью шел «давить» отсыпного. А Лялька и Алешка садились за уроки. Оба они учились во вторую смену.
Последнее время Петр не просто дежурил, а «изучал обстановку». Затаив обиду на Олега Горлова, поклявшись изловить его на воровстве, он начал с того, что внимательно стал присматриваться, кто приезжает на нижний склад, на каком транспорте, что грузит, как грузит. Иногда далее проверял документы. И заметил, что на него стали коситься. «Ничего, привыкнете», — думал Петр и постепенно приучил клиентов предъявлять ему накладные на продукцию. Внедряя этот новый порядок, он ждал, что ему вот-вот сделают замечание. Но вместо замечания директор как-то похвалил его:
— Молодец, Калашников! Так держать!..
И Петр старался. Его стали побаиваться. Здоровались теперь, называя по имени — отчеству: «Здравствуйте, Петр Федорович!»
Вникнув постепенно в систему выписки и отпуска продукции нижнего склада, Петр стал замечать некоторые нюансы. Иногда погрузка производилась в присутствии начальника нижнего склада. Стоит себе уважаемый Владимир Иванович и смотрит, как грузят. Неторопливо беседует с клиентом или с кем-нибудь случайным. При нем, естественно, Петр не проверял документы. Просто подходил и тоже смотрел, как идет погрузка. Или присоединялся к разговору начальника с клиентом. Иногда любовался погрузкой и сам директор. Тут Петр замечал кого-нибудь из большого начальства. Из управления, или из райисполкома. И тоже, естественно, не проверял документы. Но странная закономерность! Когда погрузкой любовались начальник нижнего склада или директор, то грузили, как правило, огромные кузовные МАЗы, да еще с прицепом. И продукция отпускалась отборная. Петр, конечно, не думал, что это на его глазах, среди бела дня, происходит самое обыкновенное воровство, но мысль такая нет — нет, да и мелькала в голове. Словно метеорит — мелькнет и исчезнет.