Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Габриэл Мэри

Женни тоже казалась довольной, хотя и немного удивленной таким развитием событий, учитывая недавнее равнодушие Лауры к Лафаргу {42}. Даже Энгельс не знал толком, настало ли время поздравлять семейство Маркс — но все равно сделал это на всякий случай {43}. На самом же деле единственным, кто занимался этим делом с полным рвением, был сам Лафарг. Его пылкая влюбленность по отношению к Лауре привела к тому, что он заработал второй и гораздо менее игривый упрек от Маркса.

«Если вы хотите продолжать отношения с моей дочерью, вы должны изменить свою нынешнюю манеру «ухаживания». Вы прекрасно знаете, что о помолвке еще не объявлено и ничего до конца не решено. И даже если бы Лаура уже была обручена с вами, вам должно быть понятно, что все это занимает достаточно много времени. Практика чрезмерной близости особенно неуместна, когда влюбленные

достаточно много времени проводят вместе, чтобы испытать себя и свое терпение. Я с тревогой наблюдал, как день ото дня меняется ваше поведение, как изменились ваши отношения всего за неделю. На мой взгляд, истинная любовь выражается в сдержанности, скромности, даже в некоторой робости влюбленного по отношению к объекту своего поклонения и уж во всяком случае, не допускает давать волю своей страсти и преждевременной демонстрации фамильярности. Если вы собираетесь использовать в качестве оправдания свой креольский темперамент, то мой долг — поставить мой здравый смысл между вашим темпераментом и моей дочерью. Если в ее присутствии вы не способны вести себя так, как это принято в Лондоне — значит, будете любить ее на расстоянии. Я уверен, что вы правильно поймете этот намек». {44}

Поучения Маркса очень походили на описание его собственного долгого ухаживания за Женни, и, возможно, именно это и привело его в мрачное расположение духа, поскольку вслед за нотациями следует редчайшее признание Маркса в собственных неудачах. Он честно описывает Лафаргу свое финансовое положение, прежде чем согласиться на помолвку: «Вы знаете, что всей своей судьбой я пожертвовал ради революционной борьбы. Я не жалею об этом. Совсем наоборот. Если бы я мог начать жизнь сначала, я бы делал все точно так же. За одним исключением: я не женился бы. И насколько это теперь в моей власти, я хочу оградить свою дочь от тех рифов, на которых была разрушена жизнь ее матери». {45}

Маркс писал Лафаргу, что не уверен в его трудолюбии, что его положение студента, изгнанного из одной страны и пытающегося построить карьеру в другой стране, крайне ненадежно. Он не знает, поддерживает ли матримониальные планы Лафарга его собственная семья, и сможет ли Лафарг обеспечить Лауре безопасную и спокойную жизнь. Маркс добавляет:

«Если бы не мое прямое вмешательство (слабость с моей стороны) и не то влияние, которое наша с вами дружба оказывает на поведение моей дочери, эти отношения никогда не дошли бы до нынешнего состояния; именно поэтому я несу тяжкую личную ответственность за происходящее. Чтобы избежать любого непонимания с вашей стороны относительно этого письма, я хотел бы подчеркнуть — если бы вы захотели вступить в брак сегодня, этого не произошло бы. Моя дочь отказала бы вам. Я и сам должен был отказать. Вы обязаны достичь чего-то в жизни, прежде чем думать о браке, и вам с Лаурой предстоит долгий период испытаний». {46}

Через несколько дней Лафарг прислал Марксу характеристику, данную ему известным французским врачом, а отец Лафарга написал Марксу письмо, пообещав серьезную финансовую поддержку молодым, когда они поженятся. Он также просил позволить его сыну официально считаться женихом Лауры Маркс {47}. Маркс признавался в письме Энгельсу, что Лафарг — «золотое сердце, но слишком избалованный мальчик и слишком — дитя природы». В знак глубокого уважения к своему другу Маркс пишет также, что Лаура не примет предложение Лафарга без одобрения Энгельса {48}. Наконец, из опасения, что Лафарг не сможет быть сдержанным в присутствии Лауры, Маркс на время отослал ее и Тусси в школу-интернат в приморском Гастингсе {49}. Это заведение не слишком отличалось от женского колледжа в Южном Хэмпстэде, который Женнихен и Лаура посещали в Лондоне, но зато давало дополнительное преимущество в расстоянии, на котором теперь пребывал от невесты Поль Лафарг. После отъезда дочери Маркс пишет ей:

«Рыцарь печального образа покинул меня на углу возле его дома. Его сердце, судя по всему, перенесло страшное потрясение, и потому расставание со мной он перенес с поистине героическим равнодушием». {50}

Пока Лаура была в отъезде, Маркс постепенно вводил Лафарга в семейный бизнес, поручив молодому человеку подготовить инструкции для делегатов Первого Конгресса Интернационала, который было решено провести в сентябре в Женеве. Женнихен вспоминала, что рабочий день Лафарга длился с 10 утра до 10 вечера — он переводил директивы Маркса на французский

язык.

«Несчастный юноша выглядел совсем отчаявшимся… он даже не брился и не расчесывал волосы!» — пишет она матери в Дувр {51}. (Вдобавок к своим обязанностям Лафарг, очевидно, желая завоевать расположение Тусси и использовать ее в качестве союзника, построил во дворе качели.) {52}

Хотя Лафарг делал все, что было в его силах, чтобы втереться в доверие к Марксам, сердце Лауры он, похоже, полностью не завоевал. Из Гастингса она пишет Женнихен мечтательное письмо, в котором вспоминает свой первый приезд в этот городок, когда она проводила время в долгих прогулках и разговорах с учителем музыки по фамилии Баннер и пила парное молоко с ним из одной чашки.

«Надеюсь, я не слишком сентиментальна, но забыть этого я не могу, и сожаление о том, что этого больше нет, не покидает меня». {53}

Однако, несмотря на ее очевидные колебания, колеса вступления в брак уже пришли в движение. 26 сентября Лаура Маркс и Поль Лафарг были официально помолвлены — в ее 21-й день рождения. Не сохранилось описания отношения самой Лауры к этому событию, однако ее мать, судя по всему, испытывала радость и облегчение по этому поводу. Она писала Эрнестине Либкнехт, что Поль добр и щедр, что он полностью погружен в Лауру, и что к счастью, молодые являются единомышленниками в вопросах религии и политики.

«Таким образом, Лаура избавлена от неизбежной борьбы и мучительной агонии, которым подвергалась бы любая девушка с такими взглядами. Ибо очень трудно найти мужчину, разделяющего эти взгляды, да еще и имеющего схожее образование, социальное происхождение, позицию и т. д.»

Свадьба в ближайшие два года не планировалась — до того времени, как Лафарг окончит курс медицины в Англии. Тем временем Лафарг снял комнаты неподалеку от дома Марксов, однако фактически жил у них — к большому сожалению Маркса, поскольку все дополнительные расходы легли на него {54}.

Той осенью в жизни Маркса было много хлопот. Он усердно готовился к первому конгрессу Интернационала — сам он на нем не присутствовал, но судьба конгресса была в его руках до того самого момента, как делегаты собрались в Женеве. Ситуация была трудной, поскольку он не мог контролировать своих «актеров» на расстоянии, независимо от того, насколько хорошо он подготовил почву для мероприятия.

Более того, он был наконец-то готов отослать рукопись «Капитала» в Гамбург. Маркс принял решение не тянуть до тех пор, пока все написанное будет полностью его устраивать — даже в тех двух томах, что были обещаны Мейснеру по контракту. Вместо этого он планировал послать издателю только первый том книги, которая, по его замыслу, должна была состоять из четырех томов {55}. Наконец, посреди всей этой рабочей лихорадки Маркс остался без единого пенни, и его снова преследовали арендатор и многочисленные лавочники, караулившие его у ворот, чтобы предъявить многочисленные счета. Однажды ему не хватило денег, чтобы выплатить долг одному из кредиторов полностью. Чтобы скрыть это от него — и от Лафарга — Маркс попросил подождать минуту, пока он, якобы, разменяет деньги. После этого он выскользнул через заднюю дверь и бегом кинулся к булочнику, чтобы занять у него недостающую сумму, пока никто не опомнился и не заметил его отсутствия {56}. Он считал, что поставит под угрозу счастье своей дочери, если Лафарг или его семья узнают, что вся респектабельность Вилла Модена — обман. И реальный риск разоблачения действительно существовал: один наглый француз, должником которого был Маркс, угрожал рассказать все старшему Лафаргу, если долг не будет возвращен немедленно {57}. Если бы это произошло, Лаура могла попасть в крайне сложную ситуацию, обычную для девиц 19 века, которые часто сталкивались с тем, что отсутствие денег странным образом уничтожает всю пылкую любовь во время переговоров, связанных с институтом брака.

Маркс писал Энгельсу, что обратился к своим родным в Голландии и Германии за деньгами, однако ответа не получил. Женни заложила так много своих вещей, что едва ли могла выйти из дома, и Маркс носился по Лондону, «перехватывая понемногу здесь и там, как в самые темные первые дни жизни в Лондоне… С другой стороны меня преследовали торговцы, некоторые из которых отозвали свои кредиты и угрожали мне судом. Положение тем более критично, поскольку Лафарг (до своего отъезда в Бордо несколько дней назад) постоянно находился в доме, и скрыть истинное положение вещей от него становилось все труднее».