Карлики-великаны

Лукьянов Алексей

– Гигант мысли и отец демократии.

– Кто-кто? – хором переспросили ученый и котовец.

Мумукин, услышав знакомый голос, заглянул за дверь и, разумеется, увидел там злополучного карлика.

– Гигант мысли, – повторил он, старательно артикулируя каждый звук.

– Это я. – Над головой Тургения навис Трефаил и присвистнул. – Ой, кто тут у нас, Мумукин? Неужели сикавка?

– Вы знакомы? – ошарашенный Хольмарк переводил взгляд с Эм-Си на незнакомцев и обратно.

– Знакомы ли мы? – переспросил Мумукин. –

О, батя, мы не просто знакомы – мы завязаны. Ты знаешь, кто это?

– Эм-Си Кафка.

– Вот именно – сикавка, – согласился Тургений. – И за это мы его убьем, еппонский городовой.

– Что, прямо здесь?

Мумукин задумался. Задумался и Трефаил. Все задумались, включая Кафку.

– А куда ведет это окно? – Похоже, голову Тургения посетила гениальная мысль.

– Никуда. – Хольмарк подошел к окну. – Там внизу камни. И еще я туда мусор сваливаю.

– Шикарно! – восхитился Сууркисат. – Там ему самое место. Что скажешь, сикавка?

Наконец-то Эм-Си дали слово. Он поглубже вдохнул и позвал на помощь:

– Тыкчтынбек, карабулдык чикалдык.

Из соседней комнаты приглушенное многоголосье провозгласило: “УРА!”, потом что-то скрипнуло – и оглушительно загрохотало.

Жилище астронома имело одно неприятное свойство: деревянные перекрытия, служившие Ванзайцу полом, лет тридцать не обновлялись и вследствие влажного климата изрядно прогнили. Если одного сухонького ученого они худо-бедно держали, то десять здоровенных бугаев, забравшихся в один шкаф, выдержать было сложнее. Пожалуй, если бы те сидели тихо и выбирались по одному, может, ничего бы и не случилось.

Однако запертые в тесном деревянном ящике тыкчтынбеки активно пытались разрушить целостность шкафа, в результате чего дорогой – красного дерева – гардероб потерял равновесие и обрушился на пол.

Пол крякнул, просел, и глубокий колодец башни разверзся под ничего не видящими молодыми чуреками. Шкаф замер в шатком равновесии между бытием и битием, причем последнее обещало только летальный исход, и летать предстояло неблизко.

Эхо многократно повторило “сиктым на кутак”, прежде чем самый умный тыкчтынбек по имени Оу-Кей Оби догадался, что лишнее движение означает конец в самом неприятном смысле слова. Он шепнул “Ек!” – и все замерли.

Астроном, диссиденты и даже Эм-Си побежали посмотреть, что случилось. Взору их предстало зрелище, достойное кульминации паровой фильмы какого-нибудь Стефана Спилигоры или Жоржа Чеснокаса: на гнилой балке покачивался, шепотом ругаясь по-чурекски, гардероб, а балка при этом громко скрипела и все сильнее прогибалась под тяжестью тыкчтынбеков.

– Кердык, – предрек Кафка.

– Что? – не понял Унд Зыпцихь.

– Говорит, что калямба твоему шифоньеру, – перевел Трефаил.

– Там же люди! – ужаснулся Хольмарк.

– Класс! – Мумукин даже подпрыгнул от удовольствия, чем вызвал легкое сотрясение пола, и все четверо ухнули

в пустоту…

За ту же гнилую балку, на которой балансировал шкаф, цеплялся теперь мускулистыми руками Сууркисат, “человек-паук”, ниже, обхватив его за талию, дрожал Хольмарк, лодыжки которого трепетно сжимал Мумукин.

Эм-Си Кафка висел, ухватившись мизинцем за дырку в мумукинском носке.

– Мумукин, ты меня слышишь? – крикнул Трефаил.

– Слышу, – отозвался Тургений.

– Если мы выживем, я тебя убью, – пообещал Сууркисат.

– И я, – робко предложил свою помощь Хольмарк.

– И моя, – подал голос Кафка.

– Заметано, – покорился судьбе Мумукин. – Только чтобы не было мучительно больно. И потом пивом угостите… А теперь, Трефаил, придумай что-нибудь.

– Не могу, руки заняты, – прокряхтел Сууркисат.

Балка скрипнула и просела.

– Сиктым на кутак, – вырвалось у всех без исключения.

Балка просела еще сильнее.

– У вас тут все в порядке? – донесся из открытого окна детский голос.

– Ну не то чтобы совсем… – прошептал Мумукин. – Влас, будь добр, спаси нас, а?

Трефаил увидел за окном полглаза – формата оконного проема хватало только на это.

– А что вы тут делаете? – спросил великан.

– Спасай, говорю, а то глаз высосу. – Мумукин чувствовал, что помаленьку сползает с лодыжек астронома, поэтому решил поторопить Власа.

Глаз исчез. Некоторое время тишину ничто не нарушало, и Трефаил совсем уж собрался расцепить руки, чтобы убить-таки Мумукина за его длинный язык, как что-то оглушительно треснуло и сверху посыпались пыль, штукатурка и уголь.

– Что происходит? – Хольмарк крепче вцепился в Трефаила.

– Крышу рвет, – процедил Сууркисат.

– Ну уж нет, башню сносит, – как всегда вовремя вставил Тургений.

Однако прав оказался Трефаил. Не прошло и секунды, как крыша башни была грубо сорвана, и в клубах угольной пыли угадывалась физиономия

Власа. Малыш, по счастью, оказался выше обсерватории, поэтому без особого труда отодрал крышу и заглядывал вниз, пытаясь разглядеть

Мумукина с Трефаилом.

– Дяденьки, я вас не вижу.

– Мы тут, – шепнул Мумукин.

Вообще-то сказал он это почти беззвучно, одними губами, однако и того хватило: балка хрустнула, и вся компания дружно устремилась вниз.

– Лови нас, лови! – только и успел выкрикнуть Трефаил.

В этот момент все вокруг загрохотало и стены башни пришли в движение. Сууркисат пребольно стукнулся о каменную кладку, проехал на заднице и уткнулся в лестницу.

Грохот стих, гардероб яростно заклокотал на гортанном наречии. И без перевода было понятно, что ребятам в шкафу весело. Мумукин вновь взывал к самому себе и никак не мог докричаться, Эм-Си невнятно о чем-то рассуждал: очевидно, не мог взять в толк, как у него в зубах оказался чей-то дырявый носок…