Карта Талсы
Шрифт:
– Да.
– Поразительно, – он покачал головой и как будто бы снова принялся рассматривать дочь. – Это много значит.
Род начал пытаться подвинуть каталку. Но колеса были заблокированы. Он принялся вяло тыкать в них тупым носком своего огромного ботинка, но тут появился медбрат с синей клейкой лентой.
– Извините, мы с Кевином займемся этим, – он встал на место Рода и начал приклеивать лентой провода, которые шли от монитора Эдриен, склеил вместе трубки капельниц, еще что-то – катетер, или как оно там называется.
– Давайте я помогу, – предложил Род.
Медбрат пропустил это мимо ушей.
Я вспомнил случай,
Род подошел ко мне. Поскольку медбратья еще не ушли, он прошептал мне на ухо:
– Моя сестра считает, что ее не надо перевозить.
– Все так сложно?
– Ну, тряска Эдриен не на пользу. А сестра думает, что они хотят эту кровать освободить, и поэтому ее перевозят.
– Ваша сестра… это Лидия?
– Уху. – И Род снова вернулся к каталке.
– Последите за повязкой, – сказал медбрат, – это очень важно. Вы не подержите? – обратился он ко мне.
– Да, – согласился я, совсем не ожидая, что он тут же вручит мне пузырь с молочно-белой жидкостью. Приподняв его, чтобы отделить его трубку от остальных, я почувствовал некое сопротивление и с ужасом подумал, что она ведь приклеена к коже Эдриен. Я вытянул и напряг руку, чтобы она не дергалась.
Мы вчетвером нога в ногу шагали по коридору, а Эдриен как бы плыла посередине. У повязки на глазах была мягкая подкладка, как с нежностью сложенная салфетка для уборки. Я ее любил. Провода и капельницы тянулись за ней, как вагоны поезда, только Род шел с пустыми руками. Я подумал, не следует ли мне его пожалеть.
Заставляя всех остальных жаться к стенке, мы завезли Эдриен в лифт, там ее каталка казалась похожей на банкетный стол. Но все отворачивались. Только одна женщина, афроамериканка, держалась, как настоящий дипломат, и смотрела на Эдриен с неугасающим сочувствием – и так пристально, словно Эдриен это было необходимо. Я же сам рассматривал те части ее тела, которые не пострадали, неповрежденную кожу, нормальный участок вокруг носа, нетронутую руку, показавшуюся из-под простыни. Вообще я не знал, куда направить взгляд. Я попытался улыбнуться той милой женщине; я посмотрел вверх, в сторону, на счетчик этажей над дверью. Но ехали мы долго, так что мне пришлось сдаться и перевести взгляд снова на каталку Эдриен. Одна рука была в гипсе, но другая, та, что ближе ко мне, почему-то оказалась раскрыта, и она лежала, обнаженная, ладонью вверх, мягкая, влажная, пальцы чуть согнуты. Я спросил сам себя, должен ли я взять ее за руку, может, я за этим и проделал такой путь: позволить себе эту единственную вольность. Я улечу даже раньше, чем Эдриен придет в сознание – так что я просто сожму ее руку и уеду. Но тут вдруг лифт повис на своей веревочке. Двери задрожали и как будто неожиданно разъехались.
Перед нами стояла Лидия, сцепив опущенные руки. Пока мы всем парадом шли в новую палату Эдриен, она нетерпеливо улыбалась. Медсестры избавили меня от молочного пакета и оттолкнули нас от каталки; переезд получился быстрый. Я смотрел через дверь, как группа из четырех-пяти сестер переложила Эдриен и моментально подключила все оборудование. Сразу же громко затикало, потом облегченно засвистело. Лидия подошла поближе, ей было интересно, и она приподняла
Уложив Эдриен поровнее, медсестры ушли, и Лидия тут же повернулась к Роду.
– Ну вот.
Он снял шляпу и почесал затылок; потом бросил взгляд на меня.
Лидия была женщиной импозантной. Довольно высокой, чтобы нести гриву иссиня-черных волос, которая не умаляла ее серьезности. Держала она себя скорее по-мужски, выставив вперед одну ногу и уперев кулак в бок, как какой-нибудь персонаж из пьесы Шекспира. На ней было простое платье без рукавов и без пояса длиной до лодыжек. Она смотрела на Рода прямо, и такой взгляд весьма соответствовал ее внешности: тупой нос с большими ноздрями, морщины, идущие вниз от глаз и носа, говорящие не об усталости, а о добродушной терпеливости. Губы накрашены аккуратно и откровенно, глаза подведены красиво, как у совы.
– Ты же понимаешь, что обратно ее уже не переведут. Единственный способ вернуться в реанимацию – это на «Скорой».
Род опустился в кресло.
– Это в твоем стиле – если врачи облажаются, ты будешь звонить, вызывать новую «Скорую», чтобы начать все сначала.
Лидия поправила сумочку на плече и собралась уходить.
– Я уверен, что они свое дело знают, – добавил Род.
– Род, вот именно что у них деловой подход. Я не сомневаюсь, что им просто кровать надо было освободить, – она повернулась ко мне. – Ты идешь со мной за гамбургерами?
Мы с Лидией вышли из больницы по крытому мосту. Я не успел представиться повторно, но она, похоже, уже успела взять меня под контроль. Эта женщина шла, как королева, огромными шагами, и платье хлопало по лодыжкам. В конце коридора она уперлась руками в дверь, используя силу набранной инерции, чтобы открыть ее.
И все резко изменилось. От яркого света и кондиционированного воздуха больницы не осталось и следа. Мы как из кинотеатра вышли: в гараже было темно и сыро. В нос ударил запах бензина. Снизу доносился мягкий шум заведенного мотора или двух; где-то вдалеке капало, но звук окружал нас со всех сторон.
Лидия остановилась и начала пристально всматриваться в темноту. Потом вскинула руку с брелоком, нажала кнопку, машина вздрогнула и замигала.
Мы пошли к ней.
– Надеюсь, я не задел, – сказал я.
– В каком смысле?
– Тем, что пришел сегодня.
– Я с Родом ругаюсь, потому что если этого не делать, все покатится под откос. Ему надо противостоять.
Я из вежливости сделал вид, что удивлен.
– Это ее отец?
– Да, она родилась от него.
Я взялся за ручку дверцы, ожидая, что Лидия сядет первая, но она принялась рыться в сумочке.
– Ну, – продолжил я, – я очень надеюсь, что она восстановится.
– Ага. Послушай…
Чтобы продолжить разговор, пришлось сесть в машину. В ней стоял острый запах холодной кожи.
– Восстановится, – Лидия вдавила прикуриватель. – У нее выбора нет. Но нам придется быть осторожными. Думаю, нейрохирургия – не самое сильное направление в медицине. Согласен? А больница Святой Урсулы – не клиника Мэйо. С ума сойти, они тебя заставили капельницу нести. Я их за одно это засудить могу. А отец соглашается на все, что ему скажут…