Картель правосудия
Шрифт:
Пуля прошла навылет и расплющилась о ворота. «Антуан», выскочивший из дома на звук выстрела, подобрал ее в снегу, он же уничтожил следы крови во дворе.
Девушка лежала как живая, казалось, она просто прилегла отдохнуть и сосредоточенно разглядывает что-то на потолке. Длинные светлые вьющиеся волосы с капельками растаявшего снега рассыпались по подушке, уже побледневшее, с легким восковым оттенком лицо, высокий лоб, тонкий нос, разлетающиеся прямые брови, серо-зеленые глаза открыты и неподвижны, руки ей сложили на груди, прикрыв черное от запекшейся крови
Бойко подошел вплотную и опустил ей веки:
– Накройте ее.
«Антуан» бросился исполнять приказание. Но Бойко не мог находиться в этой комнате, даже не видя тела. Непонятно. Ведь он когда-то был на оперативной работе, ему приходилось видеть трупы, и довольно часто, и гораздо более страшные… «Отвык, – подумал он, – или нервы сдают». Он достал сигарету и, щелкнув зажигалкой, жадно затянулся.
– Предложения есть?
– Закопать, – тут же откликнулся «Антуан».
– Зыма на дворэ, всю ночь копат прыдется, да, – его напарник с перевязанной головой не разделял энтузиазма приятеля.
Бойко понимал, что от трупа нужно избавиться, но бесследное исчезновение девушки не отменяет ее поисков, а если будут искать, то могут и найти. Значит, нужно уничтожить тело с концами… или устроить имитацию несчастного случая, или на крайний случай даже убийства, но где-нибудь подальше отсюда. И выглядеть это должно абсолютно достоверно.
По понятным причинам Бойко не желал задействовать других людей. Чем меньше народу участвует в операции, тем меньше вероятность того, что об этом станет известно Уткину. Итак, вывод: необходимо инсценировать несчастный случай, причем на счету каждая минута, ибо чем дольше они думают, тем сильнее коченеет тело и тем проще будет установить расхождение между мнимым и истинным моментом смерти.
Первой мыслью Бойко было ввезти тело в город и бросить где-нибудь в центре, а потом с помощью тех же Сафронова и Осетрова не дать следствию раскрутиться, но он тут же отверг этот вариант: слишком опасно, Уткин-то будет давить на все педали.
А его подчиненные продолжали выдвигать версии:
– Можно утопит в проруби, да? До весны не всплывет, да? А когда всплывет, на апазнават будут года два, да?
– А если рыбак зацепит? Нет, надо кремировать. Андрей Ильич, вы как считаете?
– Нам нужна какая-нибудь катастрофа, авария… что-то в этом роде.
– А как же пулевое отверстие?
– Хорошо, автомобильная авария исключается, что еще?
– Ну, можно взят дробовик и прострэлит ее еще, повторэв эта… траэкторию, вот, а потом бросит в лес – погиб дэвушка на охоте, да, а дружок испугался и сбежал, да?
– Справишься? – обратился Бойко к забинтованному джигиту, который в принципе был неплохим стрелком, но сегодня уже успел опозориться.
– Пастараюс. Но толко если к дэрэву прыслонит, и все равно – упадет ниистествинно, и кров нэ будэт.
– Можно сжечь, – начал «Антуан», – оттащить в…
– Нет, – раздраженно оборвал его Бойко, – при вскрытии все равно обнаружат причину смерти.
– А может, граната или мина?
Бойко просчитал
– Андрей Ильич, давайте на рельсы положим, – «Антуан» был просто неиссякаем. – Здесь километрах в трех есть неохраняемый переезд, поезда каждые десять минут проходят. Если аккуратно положить, то можно, во-первых, скрыть следы пули, а во-вторых, будет похоже на самоубийство.
– Хорошо, пусть будут рельсы, – устало согласился Бойко. Других «достойных» вариантов все равно не нашлось.
Труп Кати затолкали в багажник и минут через пять были на переезде, через который как раз грохотал длиннющий товарняк.
«Ладно, – подумал Бойко, – если полсотни вагонов протащить по телу, уже никто не разберется, была там пуля или нет, а насчет причин самоубийства потом подумаем».
Машину остановили метрах в двадцати, благо была ночь, и за все время мимо не проехало ни одного другого автомобиля. «Антуан» с «перевязанным» осторожно, стараясь не оставлять следов на снегу, перенесли тело и уложили недалеко от переезда так, чтобы грудь оказалась на рельсе, бросили рядом шубу и сумочку с документами и бегом вернулись в машину. И вовремя – уже слышался грохот приближающегося поезда…
Машинист издалека заметил красный огонь семафора и сбавил ход, надеясь, что ему хоть не всю ночь придется проторчать на этом переезде. Помощник, совсем еще пацан, только после училища, с огромным трудом превозмогал сонливость, изо всех сил таращился вперед. Вдруг он вскрикнул и принялся тормошить машиниста:
– Батя, гляди, баба лежит!
Машинист, теперь тоже заметивший на рельсах светлую фигурку, почти не выделяющуюся на фоне снега, до отказа вдавил педаль тормоза, с ужасом ожидая услышать вопль женщины и хруст костей, но за жутким визгом колес о рельсы, он не слышал даже собственных мыслей.
Наконец локомотив замер, и помощник спрыгнул с подножки на снег. Передние колеса остановились в метре от тела.
– Ну, что там? – крикнул машинист, не решаясь покинуть кабину. Его уже заранее тошнило.
– Недолет, – обрадованно откликнулся пацан и принялся тормошить девушку за ногу. – Эй, вставай… Батя, она, видать, сознание потеряла со страху.
Машинист, кряхтя, спустился и, перевернув тело, грязно выругался:
– Сознание, говоришь, потеряла, да она холодная уже и дырка в груди, видишь, вот…
Помощник, схватившись за горло, отвернулся, и его немедленно стошнило.
– Давай тащи ее в кабину и шубу вон прихвати, и сумочку.
Стараясь не смотреть на лицо девушки, пацан помог поднять тело по ступенькам.
Вспыхнул зеленый свет семафора, и, трогаясь с места, машинист вызвал диспетчерскую:
– Центральная? Состав 1260. У переезда Панфилово на рельсах обнаружено мертвое тело, вызовите там кого положено, – и тут же в ответ на дребезжащее замечание из динамика: – Да не я ее, не я! Была уже неживая!