Картель правосудия
Шрифт:
– Что ты делаешь?
Мальчик досадливо поморщился и сделал еще шаг от края. Это была уже маленькая победа. В таком деле главное – дать человеку выговориться.
– Подъем духа энергией либидо, – пояснил Вадик.
Бойко с трудом верил, что перед ним двенадцатилетний мальчик. Он вундеркинд или полный идиот?
– А девушки? – не унимался Бойко.
– Безумная скука. Физиология. – Ребенок рассуждал как изрядно потрепанный жизнью скептик. Подполковник молчал, борясь с искушением броситься к мальчишке и оттащить его от
– Вы знаете, зачем вы живете?
Бойко замялся, не зная, что покажется мальчику достаточно убедительным. Начнешь говорить о семье, а вдруг конфликт именно там.
– А я не знаю. – Его глаза упирались в лицо собеседника и светились отчаянием. – У меня все кипит и тонет в голове, как будто всемирный потоп. Мы не ведаем, что творим, мы слепы изнутри. Я – это не я, у меня не моя фамилия, не мое лицо, не мои мысли.
– А что ты хочешь обрести… там? – осторожно поинтересовался Бойко, не зная, следует ли в этом случае поднять глаза к небу или опустить к земле.
– Там наверху… Там холодно, там – никого, только призраки тайных смыслов и вечных сущностей.
«Философская интоксикация, – подумал Бойко, – Мальчишка начитался всякой дряни, а мне теперь расхлебывать».
А Вадик продолжал изливать на терпеливого слушателя все, что накопилось.
– Не свою музыку можно слушать какое-то время, но потом это становится исчезновением. – Он говорил обрывками фраз, не заботясь о том, чтобы его поняли. – Знаете, я разочаровался в нотной системе и придумал свою. Символы, которые на единицу вмещают в сто два раза больше смысла, чем нотный знак.
– И что? Тебя не поняли?
– Что может быть придумано, может и быть, – философски прокомментировал он и, тут же забыв о музыке, переключился на другую, еще более чуждую Бойко тему: – Исчерпывается ли высшая деятельность мозга постановкой и решением проблем? – Его глаза – две чашки свежезаваренной мысли – сверкали гневом. – Имеют ли смысл попытки обоснования этики теорией сверхцелевых игр?
Бойко понял, что он теряет контроль над ситуацией. Мальчишка, вместо того чтобы успокоиться, распалялся все больше и больше. Нужно не медля хватать его в охапку и рвать от греха подальше. Подполковник сделал осторожный шаг вперед:
– Парень, у тебя еще вся жизнь впереди для решения этих вопросов. – Бойко приготовился к прыжку. Но мальчик вдруг встрепенулся и мотнул головой, как бы сбрасывая с себя наваждение:
– Целая? Стоп. Конечно. Замкнутая! Вы мне подали идею. Спасибо, – и забыв про пропасть, в которую стремился минуту назад, он стремительно помчался прочь, бросив на ходу: – Добрый день, Ирина Генриховна.
Только тут вспотевший от напряжения и совершенно обессилевший Бойко заметил у себя за спиной испуганную женщину. Испуганную и очень красивую. Так они встретились.
Ирина Турецкая была руководителем мастер-класса, в котором занимался Вадик. А прыгать он собирался прямо с крыши дома номер девять – с музыкального
Потом они сидели в маленьком кафе. Руки Ирины все еще мелко дрожали, и ей приходилось держать чашку с кофе двумя руками, чтобы не расплескать. Бойко сидел напротив и говорил спокойно и уверенно, как будто то, что случилось недавно, было для него обыденным и будничным.
– Он похож на всех, а на него никто – это определение гения по Бальзаку.
Ирина кивнула, наяву представляя себе своего ученика на краю пропасти, и ей снова стало не по себе. Вадик Клячкин – как мало она его знала. Он начал заниматься в ее классе всего два месяца назад и сразу показался ей необычным ребенком.
– Удел гениев – одиночество, – продолжал подполковник. – Наверняка никто его по-настоящему не знал, подходили с общими мерками. Влиться в толпу, создать себе удобную роль или маску – то, чему обычный человек стихийно обучается в первые годы жизни, – для него было, по всей видимости, непосильно.
Ирина поставила на стол опустевшую чашку, и Бойко деликатно накрыл ее тонкую руку своей сильной широкой ладонью.
– Разве смысл детей в том, чтобы становиться взрослыми? Главное, что ребенок есть, а ведь его могло и не стать.
Она посмотрела ему прямо в глаза, и ей стало хорошо и спокойно.
– Андрей… – нерешительно начала Ирина.
– Не надо ничего говорить…
Она не задавала ему дурацких вопросов о семейном положении, он тоже об этом не спрашивал. Они встретились благодаря слепому и драматическому случаю, и им просто было хорошо вместе. И тогда они договорились встретиться снова.
МИЛЬ
22 февраля, день
В столице он прямо с вокзала поехал в гостиницу «Белград», где для него и в прежние времена всегда был забронирован номер. Забрал у портье конверт на свое имя и поднялся к себе отдохнуть после утомительного путешествия. Портье было грозно покосился на кота, но скромная зелененькая бумажка с портретом президента Линкольна вмиг превратила его в большого любителя фауны, особенно семейства кошачьих.
В номере Миль в первую очередь обустроил своего любимца, вынул из чемодана уютную корзинку, открыл баночку «Вискас» и, только убедившись, что Людовик счастлив, развалился на кровати и вскрыл конверт.
Информация об объекте была вполне исчерпывающей, но кое-что Милю не понравилось: во-первых, требование провести операцию немедленно, во-вторых, слишком конкретная рекомендация, каким образом. Обычно он готовился несколько дней, сам «водил» жертву, изучал ее привычки и образ жизни и только после этого выбирал способ воздействия, а также время и место акции – его личный момент истины. Но сегодня особый случай, заказ архисрочный, и ему придется положиться на чужие наблюдения и чужие выводы. На что полагаться, кстати, никогда нельзя.