Картина в тайнике

Самбук Ростислав Феодосьевич

– Машина в порядке, - обтер руки платком.
– Можете запирать гараж, отче.

Каноник закрыл железную дверь. Искоса взглянул на Козюренко.

– А что это за авария, которую вы расследуете?
– спросил он.
– Если не секрет, конечно?

– Да не авария это...
– Козюренко махнул рукой с досады. Значительно серьезнее - убийство!

– Что?
– отец Юлиан повернулся всем туловищем.
– Какое убийство?

– Не волнуйтесь, отче, - сказал Козюренко.
– У вас все в порядке полное алиби.

– А я и не волнуюсь.
–

Каноник запер большой замок на двери гаража. Сбили кого-то машиной?
– полюбопытствовал он.

– Да нет, топором зарубили...

– Как - топором?
– Кожа на лбу у каноника покрылась морщинами.
– При чем тут автомобиль?

– Поблизости от дома убитого видели "Москвич". Как раз двухцветный, сине-белый. Вот мы и проверяем...

– Надеюсь, я не похож на убийцу, - улыбнулся отец Юлиан.

– Разумеется, - подтвердил Козюренко.
– Не так ли, сержант? обернулся он к Владову.

Тот смотрел широко открытыми глазами.

– Порядок...
– наконец выдавил он.

– И кого же убили?
– поинтересовался каноник.

– Да не во Львове... в райцентре - Желехове...
– Козюренко говорил небрежно, словно это дело надоело ему и вообще гроша ломаного не стоит. Какого-то заготовителя или вроде этого... Как его?
– спросил у Владова, не сводя глаз с каноника.
– Ага, вспомнил: Прусь Василь Корнеевич.

– Что?
– отец Юлиан выронил ключ.
– Как вы сказали?

– Прусь Василь Корнеевич... А вы знали его?

– Василь Корнеевич... Не может быть, - растерянно пробормотал отец Юлиан.

– Отвечайте, вы знали Пруся?
– схватил его за руку Козюренко.

– Да, конечно.

– Тогда...
– Козюренко поднял ключ.
– Придется вам, гражданин Боринский, поехать с нами в управление.

– Это какое-то недоразумение!
– запротестовал отец Юлиан.
– Дикое стечение обстоятельств.

– Там выяснят, - сурово произнес Козюренко.
– И прошу вас, гражданин, без эксцессов. Сержант, подгоните машину.

Они привезли каноника в городскую милицию и оставили под присмотром дежурного. Козюренко зашел в кабинет начальника, вызвал следователя. Они быстро договорились относительно процедуры допроса, и дежурный привел отца Юлиана.

Козюренко сел так, чтобы видеть лицо каноника. Откинулся на спинку стула и всей своей позой подчеркивал формальность этого допроса.

А следователь вел допрос по всем правилам: фамилия, имя, отчество, дата и место рождения и еще много подобных вопросов, предшествующих одному-двум основным, ради которых эта вся процедура фактически и ведется.

Каноник отвечал не спеша, обстоятельно и ясно, подчеркивал свое почтение к закону и в данном конкретном случае - к его конкретным представителям. Узнав основные вехи биографии отца Юлиана, следователь поинтересовался, где и при каких обстоятельствах каноник познакомился с Василем Корнеевичем Прусем. Тот ответил, что настоящий пастырь душ человеческих всегда находится в близких отношениях со своей паствой - вот он и знает не только

Василя Корнеевича Пруся, а также его отца и мать, как и многих иных прихожан. Встречались ли они во время войны? Конечно, жить в одном селе и не встречаться! Правда, потом Прусь, - отец Юлиан намекнул, что не без его тайного благословения, - вступил в отряд народных мстителей, и до прихода Советской Армии в селе не появлялся. Сам отец Юлиан не смог установить контактов с партизанами. Но ведь, счел он нужным заметить, один воюет с оружием в руках, другой - словом...

Следователь сурово оборвал его:

– Таким образом, вы утверждаете, что во время оккупации не встречались с Василем Корнеевичем Прусем после того, как он вступил в партизанский отряд?

Каноник ответил твердо:

– Нет. Ни разу.

– А если подумать, - начал традиционное в таких случаях зондирование следователь.

Но отец Юлиан категорически возразил:

– Мне думать нечего, и я помню, что отвечаю перед законом.

– Так и запишем, - согласился следователь.
– И когда же вы виделись с Прусем последний раз?

– Совсем недавно, - ответил каноник. Приложил руку ко лбу. Постойте, когда же это было? Да за два-три дня до моей болезни, кажется пятнадцатого. Точно, пятнадцатого, потому что в тот день я читал проповедь. Василь Корнеевич заглянул в наш собор и подошел ко мне.

– О чем же вы беседовали?

– Пустяки, - махнул рукой отец Юлиан.
– Я даже не помню о чем. О родственниках, о бывших односельчанах. От таких разговоров в памяти почти ничего не остается...

Это было логично, и следователь не мог не согласиться с каноником. Спросил только:

– Вы не уславливались с Прусем об этой встрече?

– Нет.

– А знали ли вы о мошенничестве Пруся?
– неожиданно вмешался Козюренко.
– Мерзавец, говорят, накрал более ста тысяч!

Следователь недовольно посмотрел на него, даже поднял руку, словно предостерегая.

– Неужели сто тысяч!
– всплеснул руками отец Юлиан.
– Боже мой, страшные деньги!

– Страшные, - подтвердил Козюренко, не обращая внимания на следователя.
– Два дома имел, негодяй, один в Желехове, другой во Львове. Правда, один вроде принадлежит любовнице... Понимаете, любовницу содержал, а к вам на отпущение грехов ходил. Вот как люди устраиваются!
– захохотал он.

– Ай-яй-яй, как некрасиво!
– покачал похожей на арбуз головой отец Юлиан.
– Не ожидал от Пруся. Красный партизан, - произнес возвышенно, - и сто тысяч, два дома, любовница! Святая церковь осуждает его!

– Да какой еще дом!
– Козюренко даже приподнялся на стуле. Двухэтажный и в хорошем районе, на углу Горной и Тополиной. Любовница собирается половину дома кому-нибудь сдать...

– Это не относится к делу!
– наконец оборвал Козюренко следователь. Повернулся к канонику.
– Из протокола, подписанного вами, явствует, что с восемнадцатого по двадцатое мая вы болели и никуда не выходили из квартиры вашей сестры...