Картина в тайнике
Шрифт:
Козюренко разложил на столе бумаги, вынул авторучку. Сухо начал:
– Выходили вы в сад ночью с восемнадцатого на девятнадцатое мая? После одиннадцати часов? И ничего не закапывали в малине?
Якубовского вдруг начало трясти.
– Н-ничего... Я уже говорил... Н-ни-чего... Я не закапывал и н-ничего не делал...
– А где сейчас находится ваш брат?
– Какое это имеет значение?
– почти закричал Якубовский.
– Он сам по себе, я - сам по себе! Я не видел его уже год!..
– Как зовут вашего брата и где он
Якубовский бессильно оперся на спинку скамейки, щеки у него обвисли.
– Якубовский Константин Николаевич, - чуть шевельнул губами.
– Живет в Нововолынске, на улице Горького, тридцать четыре.
– За что и когда его привлекали к судебной ответственности?
– В шестьдесят пятом году за кражу. Отсидел свое и вернулся.
– И вы утверждаете, что не виделись с ним целый год?
– Да.
Козюренко спрятал протокол допроса в портфель. Поинтересовался:
– Понятые прибыли? Тогда приступим к работе.
При современном уровне техники найти железо, зарытое даже на метр и глубже, очень просто - топор вытащили сразу. Топор с металлическим топорищем был очень острый, с рыжими пятнами ржавчины и крови.
Якубовский тупо смотрел на топор и молчал. В конце концов в его признании сейчас и не было особой необходимости - вещественное доказательство свидетельствовало само за себя. Владов ждал, что сейчас они поедут в Нововолынск - был уверен, что к преступлению причастен брат Якубовского. Но Козюренко решил вернуться во Львов.
Роман Панасович остановил машину у Главпочтамта и, приказав выяснить, где находился Константин Якубовский восемнадцатого и девятнадцатого мая, вошел внутрь. А через два часа уже был в своем кабинете. Вечером связался по телефону с Москвой и что-то уточнил. Оставил кабинет в полночь. Отвез Владова домой и сам поехал спать.
На следующий день Козюренко снова связался с Москвой и долго разговаривал с разными людьми. Снова поинтересовался у Владова, есть ли новости с Тополиной и, узнав, что нет, удивленно пожал плечами.
ФИНАЛ
Около двенадцати Владову позвонила сотрудница управления, которую поселили на Тополиной.
– Только что приходила снимать полдома какая-то женщина, - сообщила та.
– Уже пожилая, длинная и сухая. Осмотрела дом и приняла все наши условия. Сказала, что завтра въедет. Ее сфотографировали, а ребята из опергруппы пошли за ней.
– Спасибо, Верочка, продолжай роскошествовать в особняке Пруся. До особого распоряжения.
– Надоело...
– пожаловалась Верочка.
– Там же столько книг! Читай, - посоветовал Владов.
– Повышай свой уровень. Это полезно даже таким красоткам, как ты!
Верочка что-то буркнула в трубку, но Владов уже нажал на рычаг аппарата. Бросился к двери и еще с порога начал докладывать Козюренко.
– Так, говоришь, длинная и сухая женщина?
– переспросил тот.
– И ребята пошли за ней?
– Приказал: - Две оперативные машины.
Владов не понимал, зачем две, но приказ есть
Машины с оперативными работниками уже стояли во дворе, а Козюренко все не выходил из кабинета. Прошло с полчаса, Владов сидел как на иголках, однако за дверью царила тишина. Зазвонил городской телефон, и какой-то мужчина попросил соединить его с Козюренко. Обменялся с Романом Панасовичем несколькими словами, и тот сразу вышел в приемную.
– Едем, Петр!
– сказал весело и, как показалось Владову, даже задорно.
Обе машины одновременно остановились на Парковой улице: у дома каноника Юлиана Боринского и у дома его сестры. Козюренко в сопровождении Владова, двух оперативников и понятых поднялся на четвертый этаж.
Открыл сам отец Юлиан. В легких летних брюках и полосатой пижамной куртке он был похож скорее на канцелярского работника, чем на почтенного каноника. Удивленно отступил, узнав Козюренко.
– Снова что-нибудь с автомобилем?
– спросил.
– Но я болен и никуда не выхожу...
Козюренко показал ему постановление на обыск. Кожа на лбу у каноника покрылась морщинами, но он ни о чем не спросил и первым прошел в комнату. Молча сел в глубокое кресло и только после этого сказал, глядя Козюренко прямо в глаза:
– Прошу вас исполнять свои обязанности, хотя не знаю, чем вызваны такие...
– запнулся он, - крайние меры. Я ничего не скрываю от власти, у меня все на виду. Ну что ж, ищите... Но что?..
– "Портрет" Эль Греко!
– Роману Панасовичу показалось на мгновенье, что зрачки у каноника расширились и глаза потемнели. Но отец Юлиан не отвел взгляда.
– Что вы сказали?
– переспросил он.
– Мы ищем картину Эль Греко. Вы взяли ее у Василя Корнеевича Пруся, которого убили восемнадцатого мая, - с ударением сказал Козюренко и сел напротив отца Юлиана.
– Где она?
Каноник прикрыл глаза. Сложил пухлые руки на груди, пошевелил пальцами. Спокойно ответил:
– Вы уже были у меня, уважаемый гражданин начальник. И убедились, что я восемнадцатого мая лежал больной и не выходил из дому.
– Да, алиби как будто у вас есть, - подтвердил Козюренко.
– Но все-таки убили вы и картиной завладели тоже вы. Где прячете?
– Бессмыслица какая-то...
– Каноник прижал руки к сердцу.
– Эль Греко... Это художник с мировым именем. Я немного разбираюсь в искусстве и знаю, что такое полотно Эль Греко. Его картины - огромная ценность. Не понимаю, откуда Эль Греко может взяться у Пруся... Это какая-то ошибка...
Козюренко дал знак оперативникам, и те начали обыск. Отец Юлиан молча смотрел, как они заглядывают в шкафы, выдвигают ящики письменного стола; смотрел с иронией и даже укоризненно: и зачем, мол, люди создают себе лишние хлопоты?.. Взял молитвенник и сделал вид, что полностью углубился в чтение. Но от внимательных глаз следователя не укрылось, что каноник уставился в одну страничку, - верно, не видя даже букв.