Картина в тайнике
Шрифт:
– Тогда, возможно, тебе придется угощать меня сегодня еще и обедом...
– С радостью. Сейчас позвоню Нине...
– Не надо, зачем ей лишние хлопоты?
– Э-э, голубчик, мне же потом достанется - почему не предупредил...
Положив трубку, Роман Панасович придвинул к себе дело Пруся. Уже просматривал его, но должен знать все досконально.
С маленького фото на него смотрел человек с лохматыми бровями и мясистым носом. Смотрел так сурово и подозрительно, что Козюренко показалось - улыбка никогда не касалась его губ. Этот мрачный человек
С сорок третьего года - в партизанском отряде. После войны все время в Желехове, в заготконторе. Только сначала он был обыкновенным рабочим, потом мастером и, наконец, начальником цеха. Что ж, рост закономерный. Прусь заочно окончил техникум пищевой промышленности. Был он человеком не очень-то и грамотным, судя по нескольким ошибкам в автобиографии, но, конечно, дело свое знал, ибо в райпотребсоюзе отзывались о нем как о специалисте хорошо, не раз премировали и объявляли благодарности. Жил скромно. Дом, правда, построил большой, с мансардой. Но он был почти пуст. В трех нижних комнатах стояли почерневшие от времени стол, стулья, дешевенький шкаф и продавленный диван. Только в мансарде, где Прусь жил, весь пол закрывал красивый ковер, а над широкой тахтой, застланной пушистым гуцульским покрывалом, нависал импортный торшер. На сберкнижке лежало всего триста рублей. И денег у убитого не нашли. Прусь жаловался сотрудникам, что задолжал, строя дом, и вынужден считать копейки. Но люди видели, как он навеселе приезжал из Львова на такси. Высаживался, правда, где-нибудь на безлюдных улицах. Да разве можно что-нибудь скрыть от любопытных глаз желеховцев?
В дверь постучали, и Козюренко оторвался от бумаг.
– Пришел Якубовский, - доложил дежурный по райотделу.
– Пусть войдет.
Якубовский чем-то походил на Пруся, и в то же время был совсем не похож на него "Такой же мрачный и подозрительный, - подумал Роман Панасович.
– Не даст никому спуску, особенно соседу, построившему себе дом лучше, чем у него".
– Я - следователь, - отрекомендовался Козюренко и подвинул Якубовскому стул.
– Надеюсь, догадываетесь, почему пришлось побеспокоить вас?
Якубовский посмотрел исподлобья и еле заметно шевельнул губами.
– Знаю, - ответим хмуро.
– Ищете убийцу Пруся.
– И питаем надежду, что вы поможете нам.
– Извините, пан начальник, я ничего не знал и не знаю.
– Ну зачем же так категорично?
– засмеялся Роман Панасович.
– Вы приобрели дом на Корчеватской улице четыре года назад?
– Да.
– До этого знали Пруся?
– Нет.
– Итак, вы знакомы четыре года. Этого достаточно, чтобы изучить друг друга, а может, и подружиться, как и надлежит добрым соседям. Как вы думаете?
– Да, достаточно, - утвердительно кивнул Якубовский.
– Вы были в хороших отношениях с покойным?
– Что нам делить?
– И не ссорились?
– Иногда, по-соседски... С кем не бывает? Курица перебежит или что-нибудь еще...
– Правда, разве можно
– Роман Панасович заметил, как шевельнулись брови у Якубовского. Но тот ответил твердо:
– Конечно, нельзя.
– И все же вы хватались за топор?
– спросил Козюренко ровным тоном. Почему?
Якубовский не поднимал глаз.
– Это, прошу пана начальника извинить, так уж случилось, не отказываюсь. Я был крайне раздражен и только погрозил Прусю.
– Но все же грозили ему. Вот и люди слышали... Есть свидетельство...
– У нас люди все слышат!
– зло сверкнул глазами Якубовский.
– А разве это плохо?
Якубовский вдруг повернулся к Козюренко всем телом. Положил узловатые руки на стол, будто хотел опрокинуть его на Романа Панасовича. С нажимом сказал:
– Я знаю, вы заподозрили меня. Но не убивал. Твердо говорю: не убивал!
– А мы вас ни в чем не обвиняем. Кстати, где вы были ночью с восемнадцатого на девятнадцатое мая?
– Где же я могу быть? Дома. Раньше со старухой в кино ходили, а после ее смерти я даже телевизор не включаю.
– В котором часу легли спать?
– Как всегда, в десять.
– Во двор выходили?
– Да.
– И ничего подозрительного на соседней усадьбе не заметили? У Пруся еще горел свет?
– В верхней комнате.
– А Прусь не выходил на балкон или в сад?
– Нет. Правда, мне показалось... Но, может, я и ошибся...
– Что вам показалось?
– Сперва увидел какую-то тень у крыльца, Вроде бы кто-то мелькнул там. Я подошел - за смородиной никого. Но было уже темно, плохо видно, да и к Прусю никто не ходил.
– Вообще никто не ходил? Или просто вы не видели?
– Извините, я уже на пенсии, и жена год как померла, так приходится по хозяйству крутиться. Все время во дворе - увидел бы. Иногда кто-нибудь из заготконторы заглянет - вот и все гости.
– А с кем Прусь вернулся домой вечером восемнадцатого мая?
– Один.
– Но ведь вы видели тень возле крыльца. Окно в мансарде в то время светилось?
– Я подумал, что Прусь мог выйти, не выключив свет.
– Вы были у Пруся дома до обыска? Знаете расположение комнат?
И снова брови Якубовского дрогнули.
– На первых порах бывал... Но потом...
– махнул он рукой.
– Когда в последний раз заходили к Прусю?
– Уже и позабыл. Может, года два...
– Что ж, товарищ Якубовский, мне хотелось бы побывать в вашей усадьбе. Если не возражаете, конечно.
– Заходите.
– Можно сейчас?
Якубовский поднялся.
– Почему нельзя? Пошли.
Усадьба Якубовского, огороженная невысоким заборчиком, понравилась Козюренко. Он постоял на дорожке, ведущей к калитке, взошел на крыльцо. Окна мансарды Пруся отсюда не увидел. Спустился в сад. Из-под яблонь было видно и мансардное окно, и крыльцо соседнего дома. Якубовский мог незаметно, прячась за кустами смородины, подойти к самому забору и перелезть через него - не забор, а одно название...