Картофельное счастье попаданки
Шрифт:
Она подошла поближе, всмотрелась в мое лицо.
— Вы же — мадемуазель Бриан?
А вот с этим было не поспорить. У моей матери была именно такая фамилия. И пусть я сменила ее на фамилию моего приемного отца, факт оставался фактом. Меня можно было назвать именно так — мадемуазель Бриан.
Вот только где же я оказалась?
Женщина ждала моего ответа, и я кивнула:
— Да, я Эльвира Бриан.
Я утешала себя тем, что в принципе ничуть не солгала.
А женщина, вытерев руки о передник, вдруг поклонилась мне:
— Добро пожаловать домой, мадемуазель!
И распахнула дверь, приглашая меня войти.
На улице стало уже совсем темно, и мне не оставалось ничего другого, кроме как сделать именно то, чего она от меня ждала. И я поднялась по скрипучим ступеням крыльца и вошла внутрь дома.
Дом был довольно большой и снаружи производил довольно странное впечатление. Он казался очень старым и мрачным. Но я понадеялась на то, что внутри он окажется другим. Но нет, моя надежда не оправдалась.
Он и изнутри был таким же мрачным, как и снаружи. Темные, покрытые сажей и копотью стены, паутины под потолком, грязные окна, сквозь которые наверняка даже днем не проходил солнечный свет.
Женщина протерла тряпкой широкую лавку возле стола, и я поняла, что она приглашает меня сесть именно на нее.
— Не беспокойтесь, мадемуазель, — увидела она мои сомнения, — здесь чисто, уж платье свое вы не испачкаете точно. Матушка ваша говорила, что вы красавица и вся из себя благородная барышня, так оно и оказалось.
Я нахмурилась. Что матушка могла знать обо мне? Она не видела меня с тех пор, как мне исполнилось пять лет. А уж слышать про благородную барышню и вовсе было странно. Я словно попала на несколько веков назад. Или в какую-то страшную сказку.
— Благодарю вас…
Я не знала, как должна к ней обращаться, и она сразу же добавила:
— Я — Рут, мадемуазель. Я пять лет служила вашей матушке верой и правдой и надеюсь, что и вы не прогоните меня. Конечно, мадам Констанция говорила, что в пансионе, где вы учились, вы привыкли к совсем другому обращению, но вы уж скажите, как надо, а я мигом всему научусь.
Ну, вот, еще и пансион! И как я буду из всего этого выкручиваться?
— А что случилось с моей матерью?
— Звери ее дикие съели, — сказала Рут самым обыкновенным тоном как о чем-то само собой разумеющемся. — Только шляпка и башмаки и остались.
Я посмотрела на нее с изумлением. Как она могла так спокойно об этом говорить?
А она села по другую сторону стола и вздохнула:
— А может, и не съели. Но уж если мадам Констанция хотела, чтобы все так думали, так и мы не должны в этом сомневаться.
Я решительно ничего не понимала.
— Но зачем ей нужно было, чтобы все так подумали?
— Так известно зачем. Очень уж ее одолевали эти самые, как их…, — на ее суровом, будто выточенном из камня лице отразилась напряженная работа мысли, — а, кредиторы!
Она была явно довольна тем, что вспомнила диковинное слово. А вот меня это слово
— Какие кредиторы, Рут? У мамы были большие долги?
Я слишком хорошо понимала, что вместе с собственностью к наследникам переходят и обязательства. И если уж моя мать не смогла по ним расплатиться, то что сумею сделать я?
— Модистке была должна, мяснику, мельнику, — принялась вспоминать служанка. — Опять же ювелир недавно приезжал.
— Ювелир???
Рут кивнула:
— Матушка ваша очень уж украшения любила. И модница была, каких поискать. Уж как она по деревне в своих нарядах шла, так все бабы завистью исходили. А мужики глаз с нее не спускали.
— А что же она замуж не вышла?
Мы с папой редко говорили о маме. Я понимала, насколько непростой была для него эта тема и старалась лишний раз не бередить его рану. У него не осталось ни одной ее фотографии. Сначала я думала, что, может быть, он уничтожил их, когда она сбежала от нас. Но нет, он клялся, что не трогал их, просто однажды вдруг эти снимки вдруг выцвели, превратившись просто в белые листы. Тогда я не поверила ему. И только теперь подумала, что он наверняка говорил правду.
— Я ей много раз говорила об этом, — согласилась со мной Рут, — только она и слушать не хотела. Говорила, что здешние кавалеры не по ней. Не иначе как считала себя герцогиней, не меньше. Да и не каждый мужчина решился бы на ней жениться. Да она и сама говорила — на ведьмах не женятся.
На ведьмах??? Только этого мне не хватало!
Только тут я разглядела в комнате массивный шкаф со всякими мешочками и склянками. Там же стояли и толстые, явно старинные книги в тисненых кожаных переплетах. А на прибитых к стене лосиных рогах сидела сова. А может быть, это был филин. Сначала я вообще приняла его за чучело, но он вдруг открыл глаза и внимательно посмотрел в мою сторону.
— А что матушка говорила про меня?
— Что вы учитесь в пансионе для благородных девиц. И что вернетесь домой, когда вам исполнится двадцать. И недавно она как раз сказала, что вы вот-вот приедете. Так оно и случилось. Еще она велела мне, как вы прибудете, всё вам показать и рассказать. А я еще удивилась, чего же это она мне велит, а не расскажет сама?
Тут она вынуждена была замолчать, потому что мы услышали, как к дому подъехал какой-то экипаж.
— Кого это принесло в такой час? — удивилась Рут.
Мы вышли на крыльцо. У ворот стоял экипаж. Не деревенская телега, а изящная двуколка, запряженная красивой лошадью.
— Чего вам угодно, сударь? — крикнула Рут, обращаясь к сидевшему в экипаже мужчине.
— Мне угодно получить свои деньги, — громко и сердито ответил тот. — Твоя хозяйка купила у меня дорогой перстень, а я, должно быть, сошел с ума, что предоставил ей рассрочку.
Значит, это и был тот самый ювелир. И он был всего лишь одним из кредиторов. И он не побоялся приехать в дом ведьмы с требованием долга даже в столь поздний час. А значит, не побоятся и другие. И что мы станем им говорить? Судя по тому, что я видела в доме, денег у Констанции Бриан водилось не много. И чем она собиралась платить по счетам?