Карусель

Моэм Сомерсет Уильям

Бэзил сел за стол, чтобы поразмыслить над ситуацией, и обхватил лицо руками, стараясь отгородиться от напряженного умоляющего взгляда Дженни. Он не хотел, чтобы она видела испуг и ужасающий стыд, с которыми он воспринял новость. Но она все равно увидела.

— О чем ты думаешь, Бэзил?

— Ни о чем особенном. Я размышлял, как собрать деньги.

— Ты ведь не считаешь, что нас надо стричь под одну гребенку, потому что он мой брат?

Он посмотрел на нее, но ничего не ответил. Разумеется, его расстраивало, что мать его жены пьет больше, чем подобает, а брат имеет лишь примитивные представления о собственности.

— Я в этом не виновата, —

заплакала она с горькой болью, нарушив тишину. — Не суди меня слишком строго.

— Нет, ты не виновата, — ответил он с невольной холодностью. — И ты все равно должна поехать в Брайтон. Но боюсь, это означает, что летом нам придется остаться без отдыха.

Он выписал чек, а потом оформил письмо в банк, умоляя выдать ему в качестве аванса сотню фунтов под залог находящихся у них ценных бумаг.

— Вот он! — воскликнула Дженни, услышав звонок. — Я велела ему вернуться через полчаса.

Бэзил встал:

— Лучше тебе сразу вручить чек брату. Скажи, что я не желаю его видеть.

— Ему больше нельзя приходить, Бэзил?

— Решай сама, Дженни. Если пожелаешь, можем притвориться, что он скорее человек неудачливый, чем непорядочный. Но я предпочел бы не возвращаться к этому вопросу. Мне не нужны ни его благодарности, ни оправдания.

Ничего не ответив, Дженни взяла чек. Она отдала бы многое, чтобы обнять Бэзила, умоляя его о прощении, но в его поведении чувствовалась какая-то жесткость. Весь вечер он просидел в угрюмой тишине, и Дженни не осмеливалась заговорить с ним. На ночь он поцеловал ее холодно, как никогда, и, мучаясь бессонницей, она горько плакала. Она не понимала, почему он смотрит на этот инцидент с таким глубочайшим презрением. Ей казалось, произошедшее — что-то вроде простого невезения, обусловленного чрезмерной горячностью Джимми, и она была склонна согласиться с братом, что удача просто отвернулась от него. Ее несколько возмущали отказ Бэзила выслушать хоть какие-то доводы в его защиту и полная уверенность в том, что верны самые худшие его предположения.

Пару дней спустя, неожиданно придя домой, Кент обнаружил, что Дженни ведет серьезный разговор с братом, который, вновь став беззаботным и веселым, даже не попытался изобразить, будто ему стыдно, что Бэзил знает о его эскападе.

— Рад видеть, Горацио! — воскликнул он, протягивая руку. — Я забежал специально, чтобы у меня была возможность нарваться на вас. Хотел сказать спасибо за деньги, которые вы мне дали в долг.

— Лучше бы вам не говорить об этом.

— Почему же? Здесь нечего стыдиться. Меня постигла неудача, вот и все. Я верну вам деньги, вы же знаете. Не беспокойтесь.

Он живо выложил всю историю, повторив, что несчастье может обрушиться и на достойных людей, а к проблемам с законом могут привести самые безобидные поступки. Бэзил, против своей воли восхищаясь остроумным нахальством парня, слушал его в ледяном молчании.

— Не нужно оправдываться, — наконец произнес он. — Я помог вам из чистого эгоизма. Если бы не Дженни, мне было бы совершенно все равно, посадили бы вас в тюрьму или нет.

— О, это все чепуха! Они не стали бы возбуждать дело. Разве я не говорил, что у них нет оснований? Вы верите мне, правда?

— Нет, не верю.

— Что вы хотите этим сказать? — злобно спросил Джеймс.

— Мы не будем это обсуждать.

Собеседник не ответил, но метнул на Бэзила взгляд явно враждебный.

— Можете попрощаться со своими деньгами, молодой человек, — пробормотал он тихо. — От меня вы много не получите.

Он и так собирался вернуть лишь небольшую

часть суммы, но теперь отказался даже от этой мысли. За шесть месяцев замужества Дженни он так и не смог преодолеть ту прохладную вежливость, с которой Бэзил с ним обращался. Он ненавидел Кента за высокомерный вид, но, нуждаясь в помощи, старался, хотя иногда ему с трудом удавалось сдерживаться, относиться к нему с родственной теплотой. Он знал, что зять с радостью ухватился бы за возможность запретить ему приходить к ним домой, и сейчас, когда остался без работы, тщательно избегал того, чтобы зятю эту возможность предоставить. Джеймс терпел оскорбления из последних сил, но успокаивал свою гордость тем, что знал: рано или поздно он отомстит.

— Что ж, всего доброго! — крикнул он с нарочитым спокойствием. — Я побежал.

Дженни наблюдала за происходящим с некой тревогой, но больше с раздражением, поскольку равнодушное презрение Бэзила к ее брату казалось ей отражением его собственных чувств к ней.

— Ты мог хотя бы говорить с ним вежливо, — сказала она, когда Джимми ушел.

— Боюсь, моя вежливость уже иссякла.

— Все-таки он мой брат.

— Об этом я сожалею всем сердцем, — ответил он.

— Не обязательно проявлять к нему такую жестокость теперь, когда он и так расстроен. Он не хуже многих других.

Бэзил повернулся к ней с горящим взглядом:

— Боже правый, неужели ты не понимаешь, что этот человек — вор! Для тебя ничего не значит, что он непорядочный? Разве ты не видишь, насколько ужасно, когда…

Он замолчал, с отвращением взмахнув рукой. Это была их первая ссора, и на лице Дженни отразилось упрямство, а бледность сменилась яростным румянцем. Но Бэзил быстро взял себя в руки. Вспомнив о болезни жены и ее горьком разочаровании в связи с потерей младенца, он сильно пожалел о своем выпаде.

— Прости меня, Дженни. Я не хотел так говорить. Мне следовало помнить, что ты любишь его.

Но когда она не ответила, а отвернулась с несколько угрюмым видом, он сел на подлокотник ее кресла и погладил ее чудесные густые локоны.

— Не сердись, дорогая. Мы не будем ссориться, правда?

Не в силах устоять перед его нежностью, она залилась слезами и страстно расцеловала руки, ласкавшие ее.

— Нет, нет, — рыдала она. — Я слишком сильно тебя люблю. Никогда не говори со мной так сердито, мне от этого ужасно больно.

Кратковременная гроза миновала, и они обсудили предстоящую поездку в Брайтон. Дженни собиралась снять жилье и заставила мужа клятвенно пообещать, что он будет приезжать каждую субботу. Фрэнк предложил свободную комнату на Харли-стрит, и во время ее отсутствия Бэзил хотел пожить у него.

— Ты не забудешь меня, Бэзил?

— Конечно, нет! Но ты должна поскорее поправиться и вернуться.

Когда она наконец уехала и Бэзил оказался гостем Фрэнка, он не смог удержаться от слабого вздоха облегчения. Было восхитительно вновь остаться в холостяцком жилище, ему нравился запах дыма, неряшливые кипы книг, отсутствие ответственности. Не было никакой необходимости делать то, что ему не хочется, и впервые со времен женитьбы он почувствовал себя совершенно комфортно. Вспоминая свои уютные комнаты в Темпле, где ощущался дух старого мира, так уместно дополнявший его нрав, он думал о долгих беседах, часах мечтаний, спокойной беззаботности, с которой он читал в то время книги. И он содрогался при мысли о тесном особняке, который стал его домом теперь, о хлопотах по хозяйству и жажде уединения. Он мечтал, чтобы его жизнь стала красивой, а она была просто убогой.