Карусели над городом (журнальная версия)

Томин Юрий Геннадьевич

Строй зашевелился. Дегтярев выпрямился, втянул до отказа живот и замер, изображая стопроцентное повиновение.

— Сейчас все разденутся, — сказал Владимир Антонович. — Пробегите два круга по стадиону. В легком темпе. Не старайтесь друг друга обгонять — это не соревнование, а разминка.

Раздевшись, ребята выстроились на дорожке.

— Марш!

Феликс бежал первый раз в жизни. То, о чем он мечтал в подвале, свершилось: рядом с ним бежали такие, как он. Зачем все это делалось, Феликс не знал, но это

было прекрасно. Бежать было так легко, что Феликс постепенно стал выходить вперед. Великолепное чувство — чувство победы — охватило его. Но тут же это чувство столкнулось с более сильным.

На беговой дорожке, у линии стерта, прохаживались девочки. Они посторонились, пропуская Феликса и остальных. Остальные убежали вперед, а Феликс остановился. Он не мог пробежать мимо этих девочек.

— Ну, что скажешь? — спросил тренер.

— А что нужно сказать? — спросил Феликс.

Девочки не смотрели на Феликса. Но они не были бы девочками, если бы, даже не глядя, не знали, что этот парнишка таращится на них, как на чудо. Девочки переглянулись и засмеялись. А опытный глаз тренера машинально отметил, что паренек дышит ровно и глубоко, хотя пробежал почти целый круг.

— Догоняй, догоняй, — сказал тренер.

Феликс побежал. Бежал он, с точки зрения тренера, безобразно: шаг укороченный, не размашистый, подбородок задран, грудь выпячена. Но догнал он всю группу еще в начале второго круга.

На втором круге Феликс опять собирался притормозить, но тренер был теперь начеку. Легким шлепком пониже спины он послал Феликса на финишную прямую, и тот прибежал впереди всех метров на двадцать.

Владимир Антонович про себя это отметил. Но вслух он сказал:

— Я же говорил, не устраивать гонки. Ты мне всю группу загонял.

Некоторые ребята, в том числе и Борис, повалились на траву.

— Не лежать! Не лежать! Прохаживайтесь! — прикрикнул Владимир Антонович. — Впредь будете знать, когда пробежка, а когда чемпионат мира.

Запыхавшийся Борис подошел к Феликсу.

— Бегаешь ты прилично, — сказал он. — Только бегай потише.

— А как это потише? Чтобы не слышно было?

— Помедленней. Ты особенно не выделяйся. Тебе нельзя.

— Не понимаю, — сказал Феликс. — Боря, ты все время мне говоришь: это можно, а это нельзя. Почему ты говоришь только мне? Почему ты не говоришь другим, таким же, как я?

В голосе Феликса не было ни малейшей обиды. Он просто интересовался — почему?

— Потому что я тебе вроде бы друг.

— А что такое «вроде бы друг»?

— Господи, — сказал Борис. — Не «вроде бы друг», а просто друг, не приставай. Потом объясню.

— Все потом, потом… Ты говоришь «потом», а сам забываешь.

— Зато ты хорошо помнишь.

Но Феликса сбить было не так-то просто.

— Я хорошо помню, — сказал он. — Разве это плохо — хорошо помнить?

Борис уже

знал, что игра в вопросы-ответы могла продолжаться до вечера. Выручил на этот раз Владимир Антонович.

— Отдохнули? — сказал он. — Теперь давайте попрыгаем.

— Каким стилем? — осведомился Дегтярев, который в любой компании привык быть главным.

— А каким ты умеешь?

— Перекидным, — сказал Дегтярев, вычитавший это слово в газете «Советский спорт», которую выписывал отец.

— Прекрасно, — сказал Владимир Антонович. — Стиль вполне современный.

Планку на метровой высоте перепрыгнули все. Кроме Дегтярева. Поплевав зачем-то на руки, Дегтярев разбежался и прыгнул вперед головой. Стиля хватило ровно на первую половину прыжка. Хоть это и невозможно, но Дегтярев умудрился остановиться над планкой в воздухе.

Затем он обрушился на песок вместе с планкой.

— Попробуй без стиля, — посоветовал Владимир Антонович.

Но Дегтярев был парнем самолюбивым. Еще дважды он бодал головой воздух над планкой и дважды грохался на живот.

— Упорство — хорошее качество, — заметил Владимир Антонович. — Если это, конечно, упорство, а не упрямство.

— А у него упорство или упрямство? — спросил любознательный Феликс.

Владимир Антонович усмехнулся, но ничего не ответил. Он начал устанавливать планку повыше. Дегтярев придвинулся к Феликсу и негромким голосом человека, привыкшего повелевать, посоветовал:

— А ты, лопух, заткнись.

Феликс промолчал. Дегтярев отошел в сторону. Это вовсе не значило, что он простил. Память у него была хорошая.

На высоте сто двадцать осталось всего два человека. Это было естественно, потому что группу подобрали из новичков.

На высоте сто тридцать остался один Феликс. А дальше пошло: сто тридцать пять… сто сорок… сто сорок пять… сто пятьдесят.

Так и хочется написать, что Феликс взлетал в воздух, как птица. Но нет. Он перелетал планку в положении, которое можно назвать «положение сидя». Он поджимал колени к животу и нелепо размахивал руками. Он падал на песок то боком, то на колени. Но планка оставалась на месте.

Феликс перелетел планку в «положении сидя», прижав колени к животу.

Владимир Антонович не делал никаких замечаний. Это не имело смысла, потому что Феликс все выполнял неправильно. Но с каждой новой высотой он все более убеждался в том, что у мальчишки есть два важных качества: природная координация и отсутствие страха перед высотой.

С каждым новым прыжком Борис мысленно желал, чтобы планка слетела.