Карусели над городом (журнальная версия)

Томин Юрий Геннадьевич

— Всегда, — коротко ответил Борис.

— Почему?

— А тебе-то что?

Девочки к грубостям не привыкли. Кроме того, они умели за себя постоять.

— Оставь ты его в покое, — сказала девочка с косичками. — Разве ты не видишь, что он из деревни.

— А ты прямо из Москвы? — огрызнулся Борис.

Он понимал, что лучше бы промолчать. Но ведь и у кулеминцев есть свое самолюбие. Кроме того, Борис невзлюбил девочек с самого начала за то, что они прямо-таки излучали спортивное мастерство.

— Мы не из Москвы, — небрежно ответили

Борису, — в Москву мы поедем только в июле, на первенство СССР.

— Смотри, не займи случайно первое место, — съехидничал Борис.

— Первое не занять, — сообщили Борису с таким смирением, что ему захотелось слегка врезать девочке ногой по ее спортивной коленке. — Разве что третье, в крайнем случае второе…

Девочки не знали, чем озабочен Борис. С первой встречи за столом он показался им угрюмым и молчаливым. Такие ребята девочек не интересовали.

— Пойдем, Тома, — сказала девочка с косичками. — Вообще-то, не плохо было бы пересесть за другой столик… Как ты думаешь?

— Можно пересесть… — согласилась подруга, растягивая слова и давая тем самым время Феликсу осознать их ужасный смысл.

Феликс осознал.

— Не нужно пересаживаться, — с испугом сказал Феликс.

Испуг был отмечен не без удовольствия. Девочки и не ожидали столь быстрой победы. Впрочем, для чего нужна им эта победа, они и сами не знали. Просто так, победа ради победы. А ведь девочки рисковали: даже очень спортивным девочкам не разрешают пересаживаться без причины. Что, если бы их не попросили остаться?

Но девочкам и этого показалось мало. Им хотелось еще и прищемить нос Борису. Сам по себе Борис был нужен им не больше, чем стул, на котором он сидел. Но девочки привыкли быть первыми на финише любого забега.

— Можно и не пересаживаться… — согласилась девочка с длинными волосами. — Но мы боимся, что надоели твоему другу, — добавила Тома. — Верно, Ира?

— Да, — подтвердила Ира. — Я просто ужасно его боюсь.

Девочки хорошо понимали друг друга. Не сговариваясь, они разыгрывали спектакль на тему «укрощение нахала». Феликс принимал все за чистую монету.

— Девочки не могут надоесть, — твердо сказал Феликс. — Девочки лучше всех.

— Даже лучше твоего друга?

— Моего друга? — Феликс заколебался. — Я не знаю… Боря, наверное, знает. Боря, они лучше тебя?

Борису уступать не хотелось. Но он понимал, что спектакль этот можно прекратить только одним способом: выдать девочкам то, чего они добивались.

— Они лучше, — сказал Борис. — Они умнее. Они даже толще.

Девочки остались довольны. Им не понравилось замечание о толщине. Но Феликс со своим стремлением к справедливости тут же объяснил Борису, что девочки толще, если их взять вместе: по отдельности они намного тоньше Бориса.

На этом девочки успокоились. Они удалились вполне довольные. Борис набросился на Феликса.

— Я тебе разве говорил, что девочки лучше всех?

— Ты не говорил. Я сам так думаю. Ты мне утром говорил: думай больше сам. Я стал думать и увидел,

что понимаю больше, чем ты мне рассказываешь.

— Думай, что хочешь. Не обязательно вслух говорить. Они надо мной смеются, а ты им поддакиваешь.

— Они не смеялись, они даже не улыбались.

— Не обязательно когда смеются, рот разевают. Можно говорить одно, а думать другое.

— А что они думали, когда говорили? — спросил Феликс.

— Это ты пойди у них спроси.

— Сейчас пойду, — Феликс охотно поднялся со стула, но Борис дернул его за руку.

— Сядь! Когда я говорил «пойди спроси», я вовсе не хотел, чтобы ты пошел и спросил. Я хотел сказать, что не знаю, о чем они думали.

— Почему ты тогда так не сказал?

— Я тебе уже объяснял: не всегда говорят то, что думают.

— А что важнее? — спросил Феликс.

Борис задумался. Вопрос, заданный Феликсом, был не так уж и глуп. Сам Борис перед собой никогда таких вопросов не ставил.

— Наверное, важнее, что думают… — неуверенно сказал Борис. — Но говорить все нельзя. Если все будут знать, что думают другие, то… — Борис остановился. Феликс ждал. — То… просто жуть какая-то получается! Тогда ни с одним дураком нельзя разговаривать! Придется говорить ему, что он дурак!

— А зачем с ним разговаривать?

— Тоже верно… — засомневался Борис. — Как будто незачем. Слушай, Феликс, у тебя нет вопросов полегче?

— Пока нет, — сказал Феликс. — Но теперь я понимаю: девочкам ты говорил не то, что думал. Ты не считаешь, что они умнее, лучше и толще.

— А они меня совсем не боятся, хотя говорили..

— Все это непонятно, — сказал Феликс. — Но я буду думать и скоро пойму. Я всегда говорю то, что думаю. Мне надо знать, хорошо это или плохо.

— Когда узнаешь, скажи мне, — усмехнулся Борис. — Будет просто здорово, если ты разберешься в этом деле.

После обеда Феликс исчез.

Борис оставил его на несколько минут. Он побежал к почтовому ящику опустить письмо для Алексея Палыча. Когда он вернулся, Феликса не было.

Борис обегал весь лагерь: футбольная площадка — там играли, но без Феликса; стадион— пусто; баскетбольная и городошная площадки— кто угодно, кроме Феликса; спальня, столовая, гимнастический городок — безрезультатно…

Борис уже подумал, что Феликса «отозвали», и ему вдруг стало не по себе. Пока Феликс маячил рядом, все время приходилось быть настороже и ждать неприятностей. Но вот его не стало, и что-то ушло вместе с ним. Может быть, так казалось, потому что в жизни Бориса еще не было человека, которого можно назвать другом.

Борис начал второй круг поисков…

А с Феликсом ничего страшного не случилось. Его увела библиотекарша Лилия Николаевна, или просто Лиля. Сегодня утром в столовой она объявила, что после обеда в клубе состоится сбор желающих участвовать в самодеятельности. Но погода стояла прекрасная, каникулы только что начались, и ни у кого не было желания что-то разучивать. Научились уже за зиму до тошноты.