Кастор Прайд. Хохот шута
Шрифт:
И также пройдет все иное. Бедность, болезнь, печаль, разлука. Все это тоже принадлежит ему, вездесущему времени. И все это тоже уйдет, но мы опять забудем поблагодарить. Мы ведь даже не подумаем об этом. Хотя на что ему наши скудные молебны?
И да, это было смешно. Смешно, когда обезумевший крик вгрызался в меня, как в жирный окорок. Смешно когда он вдруг замер ещё не понимая, что уже все. Все прошло. Смешно когда за его спиной захлопнулась невидимая створка несокрушимых врат. А потом смех прошел. И вот тогда на истерзанное дно опустилось мерцающее безмолвие.
И тут же лопнула тугая петля Хозяина
Неожиданно в голове возникла цепь заманчивых мыслеобразов. Похоже, кто-то из местных распорядителей оказался крайне удовлетворен нашей работой и теперь собирался щедро вознаградить. Хотя быть может, он просто желал поскорее избавиться от нашего назойливого присутствия в его чертогах. Но, так или иначе, он бросил нам новую петлю. И на этот раз она опутала всего на несколько секунд. Готов поставить половину своих улыбок, что никто ещё не поднимался со дна так быстро.
Я рвался сквозь мутное полотно и яростно хохотал от почти священного восторга. Где-то рядом со мной молча и хладнокровно поднимался из неединожды проклятых глубин Арн гор Даминион. На миг мы сцепились торжествующими взглядами, а потом я моментально потерял его из виду. Следующее, что я увидел, была чуть потускневшая лазурь небес. В Тайор Донаре наступал вечер.
53
Дамми пропал. Я искал его не меньше часа, - бродил, звал, даже угрожал, но итоговый результат все равно оказался довольно неубедительным. Алый цверг явно был где-то далеко и хорошо если вообще был. Так что мне оставалось найти островок более-менее надежной земли, скудно поужинать и совсем ненадолго забыться тяжелым, неспокойным и давно всех пославшим сном.
Скорбное утро не подарило ничего из того, чего бы я осмелился желать. Я по-прежнему был один и все шло к тому, что в этом составе вполне могли завершиться мои задолбавших до синевы приключений. И в этот раз я не поставил бы и щепотку засохшего табака на то, что верю в благополучный исход этой безумной затеи.
Весь невыносимо долгий день я шел по унылому, одинаково-гнетущему болотному пейзажу, очень при этом надеясь, что выбрал именно то направление, которое вновь выведет меня под зелень бескрайних крон Великого леса. Это была скользкая, грязная и отменно скучная дорога.
Меня никогда особенно не тяготило одиночество. Но здесь, среди тоскующих болот, в монотонно засыпающих пределах со всех сторон укутанных ленивой тишиной... Здесь мне как никогда хотелось перекинуться с кем-нибудь хотя бы парой пустых слов. Здесь до рези заблудившегося сердца падала вся безраздельная тяжесть невольного одиночества.
Я шел и вспоминал, как лет пять назад, на одной из дальних степных дорог повстречал странного аскета с мягкими движениями и прощающим взглядом. Он был ни стар, ни излишне набожен и ни разу не разочарован в жизни. И, тем не менее, он жил абсолютно один, изредка выбираясь в ближайшую деревню за продуктами. У нас тогда состоялся интересный разговор, который я запомнил почти дословно.
–
– Страшимся как самой ужасной кары. Страшимся жить и умирать одному. И поверь! Сто из ста скажут, что я несчастный, проклятый богами безумец. И поверь вновь! Сто из ста ошибутся, - он широко улыбнулся.
– Потому что мне хорошо. Потому что иду лишь туда, куда хочу я сам. Потому что могу не оборачиваться, не лгать и не платить долги.
– Но в чем смысл этой жизни?
– я явно оказался в упомянутой сотне.
– В чем смысл провожать день за днем и не вспоминать о друзьях, врагах, женщинах? О детях, в конце концов? Разве тебе никогда не хотелось иметь детей, скиталец?!
– Конечно, хотелось, - ни тени не упало на его спокойное лицо.
– И я не говорю, что это простой и бесспорный выбор. И я никого никогда не позову пройти моей дорогой, - он лукаво усмехнулся.
– Она слишком легка, чересчур равнодушна и конечно более чем молчалива.
– Легка?
– Легче света.
– Но почему?
– Потому что ты не спрашиваешь и не запрещаешь, не обретаешь и не теряешь. Потому что нечем дорожить и некого бояться. А главное, - если я захочу уйти, то...
– он весело подмигнул.
– Правильно. Я уйду. А ты?
Я? Я не ответил тогда. Вместо этого я оглушающе расхохотался и вонзил шпоры в давно уже застоявшегося коня. Я мчался к друзьям, врагам и женщинам. К страстям, порокам и авантюрам. А он оставался в компании звезд, костра и ветра. Оставался один для того, чтобы быть счастливым. Для того чтобы быть свободным. Чтобы было легко. Легче света.
Я не поверил ему тогда и не поверю сейчас, когда мои ноги по колено погружаются в жадную топь, и никто не поможет, если они вдруг не удовлетворятся этой глубиной. Так пускай мне поможет хотя бы это неверие.
Меня хватило ещё на пару часов, после чего я буквально упал на первый подвернувшийся клочок грязной земли. Разводить костер было банально не из чего, так что согреться я решил с помощью верной трубки и пары давних воспоминаний. Вариант, как говориться для бедных.
Я только закончил первую трубку и начал третье воспоминание, как возвращающуюся на стражу ночь озарила тонкая, изящная фигура. На моем усталом лице появилась глупая, мальчишеская улыбка. Этот силуэт я узнал бы даже в подгорной тьме, с завязанными глазами и прибитым к месяцу сердцем.
Кайлин шла, а я думал о том, насколько же она красива. Красива той редкой, недоступной большинству женщин красотой, которую равно жаждешь увидеть и в постели и на иконе. И ты как дурак желаешь икону и поклоняешься ложу.
Как всегда сердце на миг сковала тоска. Тоска о странной, безумной любви к женщине-фантазии, женщине-призраку, женщине-мечте. Да, это была та самая шутка, перед которой склонил голову сам Черный шут. Склонил и до сих пор не смеет её поднять.
Наша первая встреча. Её ласковая усмешка, кроткий и в то же время сильный взгляд. Её легкие, чуть властные руки. Мудрые глаза юной, но старательной богини. Безмятежный голос, ленивый водопад густых волос. Светлый смех, подобный небесной флейте. И бескорыстная щедрость, с которой она дарила себя мне, - разбойнику, убийце, давно позабывшему, что такое любовь.