Касьянов год (Ландыши)
Шрифт:
Почему в сквере так душно? Костя помолчал. Потом предложил: — Поедем ко мне?
— Не сегодня. Моя мама — сердечница. И хотя я ей о своих приключениях ничего не говорю, она все равно о чем-то догадывается и волнуется. Может быть — послезавтра.
Не доходя до своего подъезда, Наташа остановилась.
— Знаешь, я давно хочу познакомить тебя с Софьей Андревной. Она — адвокат и наш ангел-хранитель. Мы все к ней бегаем, чуть только у кого-то возникают проблемы с Галиной Борисовной.
— С кем, с кем?
— Какой ты недогадливый!
— А чем эта Софья Андреевна может помочь?
— Сочувствием. Мудрым советом. Тем, что всю твою ситуацию разложит по полочкам. И по статьям. Ей за семьдесят, но голова у нее совершенно светлая. А сейчас тебе пора ехать домой.
Они зашли в подъезд. Костя обнял Наташу, стал ее целовать, шептал на ухо: — Не сомневайся, милая, все-все у нас будет хорошо.
Сверху спускался лифт. Наташа еще раз поцеловала Костю и высвободилась из его объятий.
— Ну, пока, милый. А один букетик возьми к себе домой. — Она сунула ему в руку ландыши и взбежала по лестнице вверх.
Выйдя на улицу, Костя снова зашел в сквер и присел выкурить сигарету. — Хорошо, что все пока вроде бы обошлось, — подумал он. — А Наташка молодец. Но почему так раздражающе резко пахнут ландыши? — Он сунул букетик в карман.
Внезапно Костя почувствовал, что у него перехватило горло. Он задыхался. Казалось, его грудь раздулась как воздушный шар и вот-вот разорвется. На лбу выступили крупные капли пота. — Неужели я сейчас умру? — подумал он, но не в силах был даже никого позвать на помощь. И продолжал сидеть в сквере, хватая, как рыба, воздух открытым ртом и вцепившись руками в скамейку. Потом, закашлявшись, сплюнул что-то вязкое.
Пожилой мужчина с собакой подошел к Косте: — Что с Вами?
— Мне плохо.
— Хотите валидол?
— Это не сердце.
— Вызвать скорую?
— Не надо. Кажется, мне уже лучше.
Костя поднялся со скамейки и, чуть пошатываясь, побрел к станции метро. — Надо взять себя в руки. Еще примут за пьяного и заберут в милицию, — подумал он.
Добравшись до дома, он достал из холодильника начатую бутылку «Столичной» и выпил одну, а потом и другую стопку. Стало легче. — Что со мной было? Надо будет завтра заглянуть к Игорю. Мы с ним друзья еще по школе, а сейчас он умудренный опытом врач, кандидат наук. Он разберется и даст мне совет. А Наташе я пока ничего говорить не стану.
Вешая на крючок куртку, Костя нащупал в кармане смятый букетик ландышей. Какой-то спазм опять подступил к его горлу. Он вышел на балкон и бросил букетик вниз.
Дружба не ржавеет. — У тебя астма, — уверенно объявил на следующий вечер Игорь, осмотрев и выслушав заехавшего к нему Костю. — С тобой такое впервые? Это может повторяться. Сейчас я выпишу тебе лекарства. И будешь всегда носить с собой ингалятор. Астма — болезнь упорная, порой мучительная. Зато, как говаривали старые врачи, от астмы не умирают.
— Утешительно.
— Ты, я слышал, разошелся с Раей? Давно? — поинтересовался Игорь.
— Года
— Детей, помнится, у вас не было?
— Теперь, когда мы расстались, понимаю, что это к лучшему.
— Так ты, выходит, опять холостяк?
— Не совсем.
— Ах, вот как. — Игорь хихикнул и шутливо ткнул пальцем Костю в бок. — И как зовут твою даму сердца? Наташа, говоришь? Хорошее имя. Давай-ка, отметим твои семейные перемены. Моя Люба, должно быть, уже собрала нам что-нибудь на ужин.
Костя достал из портфеля бутылку молдавского коньяка и вслед за Игорем перешел в столовую. На столе уже стояла закуска, венгерское вино.
— Любаня, это Костя. Да вы ведь знакомы. А мы — приятели еще со школы, — говорил жене Игорь. — Представь, когда-то я давал ему списывать контрольные по математике. А сейчас он классный специалист, программист КБ в каком-то «ящике».
— Когда мы встречались в последний раз? — вдруг озаботился Игорь. — Года три тому? Ты был на банкете после моей защиты?
— Я тогда работал в Новосибирске.
— Ну, со свиданьицем! — Приятели выпили по стопке коньяка, закусили бутербродами с сыром и ломтиками лимона. — Сейчас я принесу горячее, — сказала Люба, выходя на кухню.
— Люба хорошо готовит. Хотя по специальности она — художник-реставратор. Искусствовед. И даже кандидат наук, — с гордостью за жену пояснил Игорь.
Горячее и вправду было очень вкусным. Приятели выпили еще по стопке. Потом еще по одной. Люба не захотела пить коньяк и наливала себе только красное вино. — Ты слышал, — вдруг спросил Игорь, — по «голосам» опять передавали про преследования какой-то Хельсинской группы?
— Слышал. И не только по «голосам». Похоже, их всех скоро пересажают.
— А зачем они выставляются? Посылают за рубеж свои обращения. Ищут защиты у наших врагов.
— Я так понимаю, — сказал Костя, — что они выступают против осуждения невинных людей. За справедливость.
— Не скажи. Вначале я тоже так думал. А потом понял: нет, тут что-то не так. Интерес какой-то свой у них есть.
— Может, у них самые благородные цели, — сказала Люба, — но объективно от их мышиной возни сплошной вред. Работает, к примеру, кто-то не один год над книгой или монографией, вот-вот она должна выйти. И тут какие-то краснобаи-диссиденты вылезают со своими обращениями. Власти в ярости, начинается очередной зажим. И — все, набор рассыпают, и вся работа идет насмарку.
— Так ведь это власти рассыпают книги и устраивают зажим. Причем же тут диссиденты?
— И всего больше пекутся о тех, кто собирается свалить за бугор. Нет, не любят они нашу Россию, — как бы подытожил сказанное Игорь. — Вот ты, к примеру, почему не подписываешь подобные обращения?
— Трушу, наверное. Сказать по правде, мне порой совестно, что я отсиживаюсь в кустах.
— Нет, ты не трус. Просто чувствуешь в глубине души, что это — чужое.
— Уж скорей чужими я чувствую нашу родную партию и правительство.