Каталог киллерских услуг
Шрифт:
– Было бы что видеть, – подхватил Гуров.
Они пожали друг другу руки, и Гуров пошел к двери. Уже на пороге он вдруг обернулся и сказал:
– А парня все-таки зря под стражу взяли. Напрасно. После такой передряги ему бы дома отлежаться, а вы его в камеру. Ограничились бы подпиской о невыезде.
– Подписку о невыезде прокурор с Величко собирается взять, – заявил Прянишников.
– Так вы и ему обвинение уже приготовили? – удивился Гуров.
– А ты что думал? Шалаев упорно держится той версии, что следил за Давыдовым по распоряжению Величко. Еще один из его коллег начинает колебаться, не сегодня завтра подтвердит эти показания.
– А про даму с собачкой, с которой Шалаев в сквере познакомился, что думаешь?
– Дама эта, по-моему, плод воображения, и не самый удачный, – сказал Прянишников. – Где она? Пощупать ее можно?
– Щупать даже воображаемых дам – дурной тон, – улыбнулся Гуров. – А вот то, что мы ее скоро увидим, – это мне интуиция подсказывает.
– Увидишь – передавай привет, – сказал следователь.
Гуров покинул прокуратуру и поехал к себе. За последние дни он многое, как ему казалось, понял в этом запутанном деле и почти на сто процентов был уверен, что нащупал ту тонкую ниточку, которая связывала личность не слишком удачливого предпринимателя и ученого Давыдова с неизвестным убийцей, который хладнокровно уничтожил помощника Величко и водителя самого Давыдова. Гуров не сомневался, что к обоим убийствам приложил руку один и тот же человек, потому что оба убийства были, по сути дела, направлены против Величко. Загадкой оставалось одно: имел ли этот убийца отношение к смерти Вельяминова. Она выпадала из общего ряда, но Гуров чувствовал, что какая-то подспудная связь есть и здесь, и, возможно, выбор в качестве жертвы Савелия Кашина был не случайным. Только Гурову никак не удавалось понять этот хитрый механизм до конца.
Едва Гуров появился на пороге своего кабинета, как Крячко сообщил ему, что звонила Мария и спрашивала, появится ли он сегодня дома вовремя.
– Она просила напомнить, что у вас осталось два дня, – с глубокой скорбью поведал Крячко. – Она ведь опять уезжает. Кстати, по-моему, она была бы не прочь устроить сегодня вечером нечто вроде ассамблеи для узкого круга. Подозреваю, что Петр сам ей позвонил и наговорил комплиментов. Мария упоминала, что ей хотелось бы повидать старого друга. И меня приглашала. Ты пойдешь?
– Ценю твое остроумие, – сказал Гуров. – И отвечаю на этот вопрос положительно. А вот тебя я расстрою. Раз я иду сегодня домой, то ты отправляешься наблюдать за домом Давыдова. Идешь, так сказать, по неверным стопам Шалаева и Величко. Сначала я хотел, чтобы мы двинули туда оба, но теперь ты напомнил, что мне следует побыть добрым семьянином. А ассамблею мы, пожалуй, отложим на более спокойное время. Мне очень не нравится, что бедолага Шалаев сидит в тюрьме. Он этого не заслужил. Тем более что настоящий убийца разгуливает на свободе.
– Ладно, – просто сказал Крячко. – Приказ начальника – закон для подчиненного. Только что я должен делать, кроме того как наблюдать?
– Постарайся сделать так, чтобы проследить возможные контакты, – объяснил Гуров. – Кто к нему пришел, куда он сам отправился. Ну, понимаешь, что я имею в виду. Не нравится мне поведение этого человека. Он ведет себя совершенно естественно, а в его положении это как раз самое неестественное. И потом, в глазах у него что-то нехорошее, какое-то тайное знание. И к науке это не имеет ровным счетом никакого отношения.
– Согласен, – кивнул Крячко. – Мне он тоже не нравится. Но я не уверен, что к нему в квартиру ходят злоумышленники.
– Я
– Нам не привыкать, – заявил Крячко, но задумчиво добавил: – Жениться, что ли? Я заметил, что все лучшее в жизни достается почему-то женатым.
– Лучшее достается достойным, – невозмутимо заметил Гуров. – А не эгоистам, которые только и умеют, что завидовать чужому счастью.
Мария не слишком огорчилась, узнав, что импровизированная «ассамблея» не состоится. Ее вполне удовлетворило то, что Гуров явился домой вовремя, да еще и с бутылкой дорогого вина под мышкой. Вид у него был самый загадочный и легкомысленный.
– Мы проведем сегодня настоящий романтический вечер, – объявил он с порога. – При свечах. Вдвоем. У нас ведь где-то были свечи?
Свечи нашлись, и вечер действительно обещал получиться романтическим, но получился только запоминающимся, потому что едва он начался, как позвонил Крячко.
– Лева! По-моему, тебе нужно немедленно сюда приехать! – звенящим от возбуждения шепотом сообщил он в трубку. – Рыбка клюнула! Причем самым неожиданным образом. Сюда приехал грузовик с цистерной. Такой солидный грузовик, цистерна ярко-оранжевая, и надпись черным на боку – чего-то вроде фенилдиметил-этилфтолат. На самом деле у меня язык не выговорит, что там написано. Не помню, чтобы я когда-нибудь увлекался органической химией…
– Ладно, это неважно, – перебил увлекшегося друга Гуров. – Дальше.
– А дальше наш подопечный вышел из дома, можно сказать, в одних подштанниках и залез в кабину этого грузовика. И о чем-то минут десять базарил с водителем. А потом тот погнал его переодеться…
– Откуда ты знаешь?
– Уловил обрывок разговора, когда объект открыл дверцу, – объяснил Крячко. – Водила сказал: "Только не копайся там!" Они явно куда-то намылились. Если что, я двигаюсь за ними, по дороге свяжемся.
– Все понял, – сказал Гуров. – Еду.
Он с виноватым видом обернулся к Марии.
– Может, захватишь с собой свечку? – ехидно спросила она.
Глава 16
Давыдов в глубокой задумчивости мерил шагами свой кабинет, точно зверь, запертый в клетке, – раз за разом, пять шагов вперед, пять шагов обратно. Ему было так тошно, что хотелось повеситься. Последние дни его проходили в постоянном кошмаре. Он начисто потерял способность спать. Те ужасы, что мерещились ему бессонными ночами, невозможно было вынести. Не выдержав, он пил снотворное, но оно помогало ненадолго – в коротком забытье ему опять начинали мерещиться кошмары, и Давыдов вскакивал, точно пронзенный жестокой болью. Жена волновалась, но она даже предположить не могла, что мучит Давыдова. Она была уверена, что все его переживания связаны с делами фирмы. О Савелии она вообще не переживала – он ей никогда не нравился. Конечно, она сочувствовала семье погибшего и признавала, что случай крайне неприятный, но Давыдов видел, что ее больше беспокоит машина, которая теперь нуждалась в ремонте. Она не знала, какие муки совести испытывал Давыдов, и просила его успокоиться. Но выполнить эту просьбу он не мог, хотя за капельку покоя он, не торгуясь, заплатил бы сейчас сумму не меньшую, чем вытянул из него Павел.