Катастрофа
Шрифт:
Однако к чему тогда все это? — чуть не спросил Олев. Зачем тогда вообще выходить замуж? Но он тут же понял, какой может быть ответ, и сказал:
— Понятно, у женщин это по-другому. Им нужен ребенок, семья…
— А чего же хотят мужчины?
— Женщину, — ответил Олев.
Собака обнюхивала на берегу что-то белое: у камня лежал мертвый лебедь. Его шея и грудь были растерзаны, красновато-фиолетовые; оранжевые перепончатые лапы неестественно и беспомощно задраны кверху. Здесь, на земле, он был похож на самую обыкновенную утку.
— Что там? — спросила Марет, заметив, что Олев задержался.
— Ничего, — ответил Олев и быстро пошел дальше.
— Интересно,
— Они, наверно, где-нибудь в камышах прячутся, — сказал Олев. — Сегодня такой ветер.
И тут где-то далеко в воздухе прозвучал задумчивый звонкий крик: «Кий-ау».
— Смотри, — взяв сестру за руку, сказал Олев, — смотри, летят!
Вдали над морем плыли в небе белые пятна, как чайки, но они не парили в воздухе, а равномерно взмахивали крыльями, вытянув по направлению полета длинные шеи. Олев все еще держал сестру за рукав; небо было таким ясным и голубым, как в детстве; и он вдруг почувствовал, что его связывают с сестрой совсем иные отношения, чем с остальным миром. Сестра никогда не будет для него ни женщиной, ни мужчиной. Это такая связь, которой не могут коснуться ненависть и любовь, даже простой интерес; какое-то особое безразличие, для которого единственным подходящим определением могло бы быть слово «присущее». Какая-то нить из детства, холодная и суровая, как это светлое октябрьское небо, навсегда останется между ними, и когда все вокруг изменится, и сами они и их понятия, это останется неизменным; он будет говорить сестре: «Смотри, лебеди!» каждый раз одинаково — как в семь лет, так и теперь и в будущем.
В конце следующей недели отец повез коллег по кафедре на дачу праздновать свой день рождения. Благодаря инициативе матери это мероприятие стало для Олева приятной традицией. Мать уже с четверга хлопотала на кухне, отец таскал из магазина напитки, и, как всегда в таких случаях, Олева охватило радостное волнение: по крайней мере на одну ночь вся квартира в его распоряжении! Правда, особых причин радоваться не было: сейчас пустая квартира была ему ни к чему. Для разных пирушек, турниров по бриджу и вечеринок больше подходили квартиры или дачи приятелей. И все же, когда в пятницу вечером мать послала его купить уксуса, ему казалось, что и магазин, и улица полны веселого шума, а на лицах прохожих светятся затаенные мысли.
— Тебе звонила какая-то дама, — сообщила мать с плохо скрываемым любопытством, когда Олев вернулся из магазина. — Та самая, что и вчера вечером тебя спрашивала, по-видимому, дама средних лет!
— Может быть, Ээле? — предположил Олев.
Ээле была заместителем Олева, старосты группы, девушкой с кривыми ногами и большими запавшими глазами, преданно следившими за каждым шагом и движением Олева. Она представляла Олева на собраниях в деканате, куда сгоняли старост, вела журнал группы, старательно подавала его на подпись преподавателям, конспектировала под копирку лекции для Олева, когда тот отсутствовал… Каждую субботу или воскресенье она звонила вечером Олеву и спрашивала, пойдет ли Олев в понедельник на первую лекцию; если пойдет, то она бы охотно принесла Олеву журнал, потому что не уверена, пойдет ли сама… Олев каждый раз отвечал, что пусть лучше Ээле оставит журнал у себя, потому что и он не уверен… И, отвечая так, он каждый раз начинал колебаться, особенно если здесь не было Сирье: может быть, все-таки разрешить Ээле принести журнал или сходить за ним самому, или встретиться где-нибудь — Ээле была уродлива до притягательности.
— Нет, — сказала мать, — это был голос н е м о л о д о й дамы, и к тому же Ээле позвонила бы тебе в конце недели.
Олев
— Минутку, — сказала мать, а затем обернулась к Олеву: — Та самая дама.
— Слушаю, — произнес Олев.
— Здравствуйте, это говорит мать Илоны, — послышалось в трубке. — Вы, кажется, хороший знакомый Илоны?
Олев подумал, что его разыгрывают, но это был голос не девушки, а действительно немолодой женщины. Мать Илоны? Олеву захотелось швырнуть трубку, но вместо этого он еще крепче сжал ее в руках.
— Вы слышите меня? — спросили в другом конце.
Олев смерил мать долгим укоризненным взглядом, так что та скрылась на кухне. — Да, конечно, — ответил он поспешно. — Мне надо бы поговорить с вами!
— Да, пожалуйста, — машинально ответил Олев.
— Не знаю, но мне кажется, что по телефону не совсем удобно… — нерешительно произнесла женщина, — может быть, нам лучше встретиться? Только не знаю, удобно ли у нас… мне не хотелось бы посвящать в это Илону!
— Можно у меня, — перебил Олев. У него тоже не было ни малейшего желания встречаться с Илоной.
— Хорошо! — голос женщины повеселел. — И когда?
— Завтра, то есть в субботу, в пять вечера или попозже, — оттарабанил Олев, как из пулемета. — Если, конечно, это вас устроит, — добавил он вежливо.
— Да-да, — немного испуганно ответил голос, — почему же нет. Вот только… вы не могли бы сказать свой адрес? Понимаете, в дочкиной записной книжке я нашла ваш телефон, но адреса там не было. Не в моих правилах рыться в ее записной книжке, однако тут такое дело…
— Кто это? — спросила мать как бы между прочим, когда Олев стал вынимать из сумки бутылки с уксусом.
Да так, — мог бы буркнуть в ответ Олев, но он все еще не пришел в себя и, как всегда в таких случаях, стал длинно и по-глупому врать:
— Преподавательница матпланирования.
— Преподавательница? — удивилась мать.
— Ну да, она хотела узнать, придем ли мы завтра на консультацию, которая не состоялась в понедельник.
— А при чем здесь ты?
— Как при чем? Ведь я староста.
Мать задумалась.
— А зачем ей твой адрес? — нашла она изъян в этой истории: кое-что она все-таки расслышала, хотя на плите что-то громко булькало.
— Мой адрес? — не понял Олев. — Ах да, возможно. Она, кажется, сказала, что в справочнике на нашу фамилию несколько номеров и она не знала, по какому адресу меня искать. А что?
— Ничего, — ответила мать, недовольно пожимая плечами; было похоже, что интерес к предстоящему торжеству у нее начисто пропал.
Вдруг они не уехали? — думал Олев, возвращаясь в субботу домой из института. Вдруг она отправила отца одного? Сумасшедший дом! С нее все станется! Что же тогда делать? Закрыть дверь на задвижку, как с Илоной? Но с матерью Илоны так нельзя, еще подумает — я что-то замышляю. Позвонить, предложить встретиться в кафе?.. А если ее не будет дома? Если подойдет Илона — не спрошу же я: дома твоя мать?
Ключ скрипнул в замке, но собака не заскулила, не заскреблась лапами в дверь, как обычно, когда Олев приходил домой. В квартире стояла тишина. Квартира была пуста. На столе лежали пять рублей. Это значило, что раньше чем в воскресенье вечером они не вернутся. Олев с облегчением вздохнул. И тут же его охватило отчаяние.
К черту! — подумал он. Возись с этими бабами! Будто мне больше делать нечего! В конце концов, я должен учиться! Им-то наплевать, кончу я институт или попаду в армию!