Катастрофа
Шрифт:
Во всех городах, поселках и проселках главную магистраль неизменно называли улицей Ленина. Именем вождя нарекались шоссе, переулки, тупики и тысячи и тысячи колхозов и совхозов. Куда ни шагнешь, везде Ленин. Словно нарочно для того, чтобы вызвать психологическое пресыщение и отвращение.
«Ленинские уголки» с их дешевой и безвкусной атрибутикой появились по всей стране, цитирование «высказываний» Ленина стало необходимой принадлежностью всякой научной работы— будь она о повышении удойности коров симментальской породы или об эффективности подготовительных упражнений при обучении
То-то повеселился бы Ильич, знай он об этом! Бедные подхалимы, несчастные политики.
Впрочем, и сам Ленин не так уж строг был к тем, кто раздувал ему кадило…
3
Кое-кто утверждает: культ личности Ленина начался после его смерти. Сам Ильич, дескать, пресекал…
Так, один крупнейший из советологов американец Роберт Такер, автор известного исследования «Сталин. Путь к власти. 1879–1928. История и личность», утверждает: «В последние годы жизни Ленина только его протесты сдерживали рост народного преклонения перед ним. Поэтому неудивительно, что возникновение культа Ленина совпало с периодом его болезни и кончины».
Об этом же пишет известный Лев Колодный.
Нет, не пресекал Ильич славословия в свой адрес. Даже задолго до болезни.
У меня в руках справочник «Указатель улиц, переулков и площадей города Москвы. Государственное издательство. Москва, 1921 год». Он дает понятие о положении дел на двадцатый год. И что же? На странице 33 узнаем, что уже в розовом периоде коммунистического царства в столице были улицы: Ленинская, Ленина, Ленинская площадь, Ленинская слобода… Можно добавить заставу Ильича, Ульяновскую улицу.
Уважим истину: Ленин был не хуже других, вместе с ним дорвавшихся до власти.
Его собратья по партии были еще более честолюбивы и еще более жадны. Коренные названия городов и улиц, площадей и переулков, фабрик, заводов, библиотек, больниц получали новые имена: Троцкого, Володарского, Урицкого, Бухарина, Зиновьева, Тухачевского, Калинина, Котовского, Ворошилова, Молотова— всех не перечтешь. Даже всякая мелкая шушера, вроде никому не известных «героев революции» — Кухмистерова, Баумана, Сапунова и прочих, увековечивалась «для истории».
Не было еще только «Сталина». Хотя по рангу мог бы, имел полное право. Почему не было? Может, потому, что Иосиф Виссарионович знал себе цену, был умнее и дальновидней Троцких и Зиновьевых.
По правде говоря, не Сталину принадлежит печальная честь называться «отцом массового террора», не он стал родоначальником советского культа «личности».
Когда Сталин говорил, что он — верный ленинец и продолжатель дела Владимира Ильича — это было истинной правдой.
Иосиф Виссарионович с успехом продолжал и творчески развивал кровавое дело Владимира Ильича.
«ЛГУТ ТОЛЬКО ЛАКЕИ»
1
«День моего рождения. 52. И уже не особенно сильно чувствую ужас этого. Стал привыкать, притупился» — это дневниковая запись Ивана Алексеевича. Он ее сделал 23 октября 1922 года 10 октября по старому стилю (22-го по новому) на Дворянской улице в Воронеже Людмила Александровна Бунина, урожденная Чубарова (древнедворянский
Мнение матери разделял такой боевой человек, как генерал Сипягин — крестный Ивана. Он важно предрек: да, этот мальчик «будет большим человеком… генералом!».
Мать обладала характером твердым, самоотверженным, но нежным, склонным к грустным предчувствиям. Она была беззаветно предана семье, детям, которых у нее было девять и пятерых из которых она потеряла. Она, как и отец, отличалась добротой и здоровьем.
Впрочем, сходство на этом, кажется, кончалось. Отец днями пропадал на охоте, обладал фантастическим аппетитом (однажды походя съел целый окорок), был привержен застолью и картежным играм, жил не по средствам и промотал все состояние, свое и жены.
Человек богатырской силы, Алексей Николаевич никогда не впадал надолго в уныние, всегда был в движении, до тридцати лет не знал вкуса вина. Ум живой и образный, не переносил логики. «Охотником» участвовал в Крымской кампании, где, по его рассказам, имел и карточные сражения со Львом Николаевичем Толстым. Когда 23-летний Иван Алексеевич посетил в Хамовниках великого писателя, тот сразу же вспомнил его отца. «
Еще малышом Ваня много наслушался от матери и дворовых людей сказок и песен, им он обязан первым познаниям в языке — «нашем богатейшем языке, в котором, благодаря географическим и историческим условиям, слилось и претворилось столько наречий и говоров чуть не со всех концов Руси».
В 1874 году Бунины перебрались из города в деревню — на хутор Бутырки в Елецком уезде Орловской губернии. В воспоминаниях Ивана Алексеевича детские годы тесно связаны с мужицкими избами, с полем. Порой он целыми днями пас скотину со своими сельскими юными друзьями.
Курьезной фигурой был воспитатель Вани — окончивший курс Лазаревского института восточных языков, сын предводителя дворянства Николай Осипович Ромашков. Этот удивительный человек ел исключительно черный хлеб с горчицей, а пил водку. Окружающие поражались такому необыкновенному меню. Он искренне привязался ко всей бунинской семье, к Ване — особенно. Ваня его тоже полюбил и моментально выучился читать (по «Одиссее» Гомера), а в восемь лет написал стихотворение «про каких-то духов в долине».
Несмотря на бессистемное, кое-какое обучение, Ваня на одиннадцатом году поступил в Елецкую гимназию, от которой у него (как и от самого уездного городишки) остались совсем невеселые воспоминания. Слишком резким был переход от забот матери к нелепым гимназическим строгостям и тяжкому быту мещанских и купеческих домов, в которых мальчугану пришлось жить.
Он вернулся в дом, так и не кончив гимназии… Прочитал все книги, хранившиеся в семье. Причем, по собственным воспоминаниям, «виделто, что читал, — впоследствии даже слишком остро, — и это давало какое-то особое наслаждение».