Катастрофа
Шрифт:
Пока присяжные фельетонисты, обретавшиеся на Солянке, хихикали, русские в Париже жили трудно, но человеческого достоинства не теряли.
И уж во всяком случае, писательской братии, в отличие от коллег из Страны Советов, не приходилось бисер метать перед власть предержащими, выполнять их державную волю.
2
Русская эмиграция устроила демонстрацию своей значимости. Театр Елисейских полей чествовал Бунина.
Почти месяц газеты анонсировали это замечательное событие. Весь Париж был оклеен афишами:
«Вечер
У театральных касс — столпотворение. Билеты — от 3 до 50 франков.
Подобно этим ценам, весьма разнилась публика: роскошные дамы в декольте и бриллиантах, породистые господа во фраках — это в — ложах; народец в поношенных пиджачках и застиранных белых рубахах, но все при галстуках — галерка и задние места партера.
«На Бунина» пришли члены французского парламента и парижской мэрии, генералы и бывшие тайные советники, студенты, наборщик типографии «Современных записок» и он же талантливый прозаик Владимир Сосинский и окруженная своими почитателями Марина Цветаева, прекрасный поэт Давид Кнут и давний друг лауреата библиофил и приказчик магазина Поволоцкого — Яков Полонский с супругой Любовью Александровной, сестрой Алданова, министр воздухоплавания Пьер Кот и какой-то оборвыш, похожий на Гавроша, но купивший билет за пять франков.
Ровно в девять вечера раздвинулся тяжелый занавес и за стол президиума уселись Маклаков, Куприн (Киса сидела в зале), Зайцев, Алданов, Осоргин, Ходасевич, профессор Кульман — декан русского историко-филологического факультета, автор первой книги о Бунине (вышла на французском языке в апреле 1928 года).
В центральной ложе, рядом с Верой Николаевной, занял место митрополит Евлогий и граф В.Н. Коковцев.
Нет только героя дня. Зал в напряженном ожидании. Все неотрывно смотрят в сторону правой кулисы, откуда Бунин должен явиться публике.
И вот он выходит — высокий, стройный, в прекрасном фраке, улыбающийся и с особой грацией раскланивающийся с публикой.
И далее… Вот что писали «Последние новости» от 27 ноября:
Появление И. А. Бунина было встречено продолжительной овацией. Весь зал встал и долгими аплодисментами приветствовал лауреата. Он сел справа от председателя и сейчас же хор Н.П. Афонского исполнил «Славу» в аранжировке Н.Н. Кедрова.
Первую большую речь произнес В. А. Маклаков, подчеркнув значение успеха И. А. Бунина для русской эмиграции. Затем Н. К. Кульман огласил бесконечный список приветствий, полученных комитетом и самим Буниным. Писем и телеграмм было получено свыше 800. (В том числе от старых друзей — Шаляпина, Рахманинова, Гречанинова, но ни одной из СССР.)
Профессор Оман произнес на французском языке приветственную речь от французских друзей России.
Известный профессор Ж. Таро приветствовал Бунина от имени французских писателей, указав на большое влияние русской литературы на французскую. Б. К. Зайцев говорил о творчестве Бунина.
В
За поздним временем И. А. Бунин не читал обещанного рассказа, извинившись в шутливой форме перед публикой, и затем благодарил собравшихся. Новой овацией по адресу виновника торжества чествование закончилось.
* * *
Всеобщее ликование продолжалось, летели вверх пробки шампанского, звучали тосты, тосты, тосты… Монастырская и нищенская жизнь в Грасе сменилась бесконечным праздником. Получив кредит от банка, Бунин сыпал налево и направо деньгами: откликался на всякую просьбу о помощи, как всегда излишне щедрыми были «пурбуары», давал на какие-то благотворительные цели.
Прямо в номер «Мажестика» явилась театрализованная группа просителей, одетых в черкески и при бутафорских (а может, и настоящих?) кинжалах. Самый старший, высоченный, с пуком усов на верхней губе, сделал шаг вперед и гаркнул:
— На восстановление царского престола в России!
Представление Бунину понравилось, и он дал сто франков.
Процессия, напоминавшая шествие драбантов из «Лоэнгрина», печатая по коврам шаг, красиво удалилась.
Другой раз, когда дверь в номер была закрыта, раздался такой громовой стук, что Бунин счел нужным спросить:
— Что нужно?
— Отворите, господин Бунин. Важнейший разговор!
— Я никого не принимаю и лежу в постели, ибо нездоров.
— Не стесняйтесь, мы не дамы.
Бунин приоткрыл дверь, увидал вполне пропитые уголовные морды своих соотечественников.
— В чем дело?
Главный уголовник держал под полой драного пальто что-то тяжелое. У Бунина мурашки пробежали по спине: он разглядел, что бандюга прячет топор.
Стал лихорадочно соображать: что делать?
Тем временем, икнув, визитер прохрипел:
— Дело в национальной гордости! Вот эту ценность, — он приоткрыл полу пальто, — вы должны приобрести, чтобы она не попала в руки кремлевских палачей.
— Что за ценность?
— Топор их императорского величества Петра Алексеевича. Его личная собственность с государственным сертификатом и приложением печати.
Бунин расхохотался:
— Понял! Это тот самый топор, которым Петр прорубил окно в Европу!
Насмеявшись вдосталь, добавил:
— Топор этот куплю в паре с чучелом Соловья-разбойника, которого прихлопнул Илья Муромец. А на опохмелку возьмите вот это…
Зажав в кулаке десятифранковую бумажку, визитеры удалились.
Далее — еще забавней. Газета «Нувель литерер» напечатала заметку, в которой говорилось о неслыханном благородстве: Бунин, дескать, заявил о своем решении разделить премию с Мережковским.
Бунин долго потешался над заметкой, но Галя дала вдруг трезвый совет:
— Почему бы, Иван Алексеевич, вам не сделать визит вежливости Мережковским?
— Согласен, короли должны быть великодушны.
И вот на следующее утро лауреат отправился к Мережковским. Далее воспроизвожу рассказ самого Бунина: