Катастрофа
Шрифт:
И вот когда подали бифштекс — сочный, пышный, источавший божественный аромат, Бережков не выдержал: изрядный кусок он быстро сунул в рот.
Но, как на грех, Черчилль именно в этот момент лениво обратился к Сталину:
— А что, если Сталинград, для назидания потомкам, навсегда оставить в руинах?
Перевод должен был следовать немедленно. Но Бережков сидел с набитым ртом, дико вращал глазами и не мог издать ни звука. Неловкая тишина повисла над столом. Сталин, сделав недоуменную мину, смотрел на Бережкова.
Не веселился лишь Сталин. Наклонившись к Бережкову, он прошипел:
— Нашел где обедать! Безобразие…
Голос родного вождя придал силы Бережкову. Сделав героическое усилие, он совершил чудо — проглотил неразжеванный бифштекс. И тут же скороговоркой перевел фразу.
Этот эпизод заставил всех еще раз улыбнуться и словно послужил темой для гастрономической беседы. Рузвельт интересовался особенностями кавказской кухни, Сталин с удовольствием и подробно отвечал. Потом, как бы между прочим, заметил:
— Господин президент, вам во время вчерашнего завтрака понравился наш лосось. Мы попросили доставить для вас одну рыбку, — он кивнул Бережкову.
Тот сбегал в соседнюю комнату, отдал команду.
И вот распахнулись высоченные двустворчатые двери. Все с любопытством повернулись к ним. Четверо детин в парадной морской форме внесли гигантского лосося — метра два длиной и обхватом в столетний дуб. Все ахнули.
Рузвельт смущенно улыбался:
— Какая прелесть, это чудо-рыба! Но мне, право, неудобно.
…Теперь, вспомнив те давние истории, вожди дружески обсуждали положение на фронтах, зоны влияния союзников.
Вошел морской пехотинец США. Похватив сзади кресло-качалку, в котором сидел президент, он покатил его к выходу— пришло время отправляться в Большой зал Ливадийского дворца. Там в пять часов по предложению Сталина Рузвельт откроет первое заседание международной конференции.
А пока что, идя возле коляски, посасывая короткую трубочку с табаком «Герцеговины Флор», Сталин как бы между делом спросил:
— Может, и французам следует иметь зону оккупации в Германии?
Тем самым он хотел несколько ослабить влияние союзников в Европе.
Рузвельт вопросительно взглянул на своего большевистского друга: действительно ему это надо? Президент весьма недолюбливал де Голля и не хотел доставлять ему удовольствия. Сталин твердо посмотрел в глаза президента.
— Хорошо, — вздохнул Рузвельт. — Но это исключительно ради любезности!
Гитлер еще продолжал яростно сражаться, а Германию уже делили, как праздничный пирог.
2
Как приговоренный надеется на чудо, так по мере приближения конца Гитлер все чаще впадал в депрессию. Не терял духа лишь Геббельс, с удвоенной
В апрельские дни сорок пятого года, спустившись в бункер, верный друг фюрера раскрывал кожаный переплет и читал вслух «Историю Фридриха Великого».
Гитлер внимательно слушал.
Геббельс умело отыскивал соответствующие настроению выдержки, читал о том периоде Семилетней войны, когда король Фридрих оказался в отчаянном положении и страшное поражение казалось неминуемым.
Вдруг Гитлер, прервав чтение, сказал:
— Я достойно уйду из жизни, но жалко великую Германию. Ведь мы уже стояли на пороге мирового владычества. И бездарные генералы все испортили! Негодяи! Предатели! И еще виноваты демократы и жиды!
— Не надо горячиться. Послушайте, мой фюрер, что было дальше.
Министр пропаганды читал о том, как король обещал «добровольно покинуть жизнь» и принять яд 15 февраля. Его желание было твердым. Но вдруг 12 февраля внезапно умирает царица Елизавета. Ее наследник Петр III был другом и почитателем Фридриха: «Для дома Бранденбургов наступило чудо и счастливая перемена судьбы».
— Покажите, где это написано?
Министр показал.
Гитлер азартно потер ладони:
— История всегда повторяется! Этого толстопузого Черчилля я еще засуну живьем в крематорскую печку. — Глаза фюрера озарились счастливым светом. — Огонь будет самым нежарким, и мы будем неотрывно наблюдать за конвульсиями этой жирной свиньи. Зато Сталина я пощажу — это, без сомнения, тоже великий человек. Я назначу его управляющим Восточной Сибирью.
Геббельс налил коньяк, с аппетитом выпил и нажал на кнопку. Вбежал адъютант.
— Принесите! — коротко скомандовал министр.
Момент был выбран блестяще.
Через мгновение на небольшом серебряном подносе внесли толстую книгу, перехваченную золотыми застежками.
— Эти предсказания королевского астролога относятся к концу семнадцатого века. Астролог за какую-то провинность был тогда же сожжен на костре, но предсказания его небезынтересны. Читайте вот здесь, мой фюрер. Гитлер надел очки и углубился в текст. С некоторым трудом разбирая строки древней рукописи, он прочитал:
— «Во второй половине апреля одна тысяча девятьсот сорок пятого года от рождения Иисуса Христа Германию ждут хорошие перемены…»
Несколько дней вопреки с каждым часом ухудшавшейся на фронте обстановке Гитлер ходил в приподнятом настроении.
— Старинные гороскопы не врут! — повторял он без конца.
О близком крахе Германии он боялся даже думать.
13 апреля Геббельс заорал в телефонную трубку (Гитлер находился в бункере):
— Мой фюрер, я поздравляю вас! Рузвельт мертв! Вы помните, звезды предсказывают нам великие перемены. Сегодня пятница, 13 апреля. Этот день — начало чуда.