Кататония. Палач миров
Шрифт:
– Владочка, бесценная моя! – дорогу преградил Спиркин. – Я хочу сам перед тобой извиниться, но я решительно гоню Костю домой. Твой муж молодец, помог переговорить с нужным человеком, но у него завтра с утра суд. Ты уж извини, что порчу тебе вечер.
– Ничего страшного, – Влада выдала непритворно счастливую улыбку, Спиркин даже опешил. – Я все понимаю, Геннадий Иванович.
– Золото ты, а не жена! Вот мне б такую, ни за что б не развелся! А вот и Константин.
Подходящий Костя выглядел в равной мере усталым и виноватым.
–
– Да, давай, – Влада взяла мужа под локоть. – Дети заждались.
К сожалению, сказанное о детях оказалось неприятной правдой. Елизавета Павловна не совладала с внуками, и мальчишки делали, что хотели. Влада и Костя явились – фигурально выражаясь – к Мамаеву побоищу.
– Какого черта?! – Костя указал на стену у стола, которую теперь украшала разноцветная каляка-маляка. – Это что за гребаный стыд?! – Он снял влажную салфетку с фикуса.
– Это твои дети делали ботанический сад! – защищалась Елизавета Павловна, но Косте оправдания тещи были ни к чему.
– Почему у меня на рабочем столе пластилин?! Я там с документами как бы работаю! У меня там компьютер дорогой! А они за моим столом что-то пили!
– Они попросили сделать им какао.
– Все, я вижу, – Влада положила в раковину грязную кастрюльку с застывшими шоколадными подтеками. – Мама, спасибо за помощь, давай я тебе вызову такси.
– Я и на автобусе доеду, не надо мне такси.
– Нет, ты поедешь на такси, вот я прямо сейчас вызываю тебе это сраное такси, потому что тебе в темноте нечего делать на улице!
К чести Елизаветы Павловны, она смолчала. Громко фыркнула, но смолчала. И только обуваясь в прихожей все же высказала:
– Всем недовольны. Ваши дети, вы за ними и смотрите!
Но прежде, чем разозленный Костя успел ответить, Влада вытолкала мать за дверь и защелкнула замок.
– Влада, ну почему?! – в голосе мужа сплетались и недоумение, и отчаяние. – Ну неужели ей сложно нормально последить за детьми? Сложно не давать им рисовать на стенах и есть в комнате? Сложно посуду помыть? И они еще не спят, и даже не купались!
– Костя, – Влада устало опустилась на стул. Из комнаты неслись вопли перевозбужденных детей. – Мама справляется как может.
– Она, похоже, никак не может. И что это за комментарии: «Ваши дети, вы за ними и смотрите»?! Да говно-вопрос, если ей трудно, если она не справляется, если она переломилась пару часов с внуками посидеть, я найму няню! Мне денег не жалко, но она же опять занудит: «Не дело маленьким детям оставаться с чужим человеком, мало ли что!» Да что делать-то, если от нее самой толку нет?!
– Костя, успокойся, – Влада сердилась уже не только на мать, но и на мужа. – Она делает, что может. Комп твой не пострадал, посуду я помою, стену ототру, не впервой. Не случилось ничего непоправимого.
– Да е-мае! В тот-то и дело, что НЕ случилось! Когда ребенка с няней оставляешь, она хоть занимается им. Развивашки
– Ну и что?! Я и приберу! Твоя мама вообще с внуками не помогает.
Костя замолчал. Отвернулся к окну. Сказал спокойно:
– Ты права. Лучше уж вот так с внуками общаться, чем вообще никак.
Влада встала, подошла у мужу сзади, обняла со спины. Как бы много она отдала, чтобы разделить Костины боль и обиду! Костя любил сыновей, и его больно ранило, что его собственная мать не хотела видеть внуков чаще раза в полгода. Влада не могла объяснить мужу то, что поняла сразу, едва родился Ростик: свою тщательно скрываемую нелюбовь к золовке Вера Григорьевна переносила и на ее детей. То, что они были и детьми ее обожаемого сына, Веру Григорьевну волновало очень слабо.
Не стоило бить мужа по больному месту, но Влада чувствовала необходимость защитить собственную мать.
Из детской донесся вопль, за ним – грохот.
– Иди посмотри, что у них там, – сказал Костя, разнимая Владины руки. – И гони купаться обоих вместе. Им давно пора спать.
Спустя час, обнимая заснувшего Ромку, Влада снова вспомнила встречу со Стасом.
«Как-нибудь переживу», – решила она.
Глава 9
Небольшой городок Олькон располагался на юго-западе от Академии. В хорошее время всадник преодолел бы расстояние между ними за три дня, но в исчезающем мире сложно полагаться на привычные вещи. Сложно планировать дорогу, зная, что сама дорога пропадет в любой момент.
Рене выехал из города и ехал через поля. Наезженный тракт пролегал по ним плавными изгибами. То тут, то там встречались путники: кого-то Рене опережал, кто-то ехал навстречу. Кони их ползли со скоростью червей, сами люди выглядели усталыми.
«Почему они существуют, а магистр Мелиссар – нет?» – спрашивал себя Рене и тут же отвечал словами Абеляра: «Потому что в гибнущем мире условности теряют значение».
Чем больше Рене размышлял, тем больше соглашался: его мир местами был лишен логики. Непродуманным осталось не только отсутствие какой-то формы поклонения Создателю. Рене понял, что не особенно много знает о том, как и где проходят границы родного Княжества, что находится за ними. Вызывали вопросы некоторые моменты устройства быта.
Будто плохой художник взялся писать картину, да не разобрался с цветом и тенью, из-за чего пейзаж лишился естественности. От этого становилось еще страшнее. Одно дело – знать, что ты и все, что тебя окружает, созданы чужим разумом. Другое – понимать, что разум этот не самый разумный.
«Что если Создатель – сумасшедший?» – думал Рене, и от этих мыслей его спина покрывалась мурашками.
Хорошо было плетущимся по дороге людям. Никто из них не задумывался о смысле бытия и вопросах сотворения мира. Возможно, некоторые и вовсе не понимали, что происходит нечто неправильное.