Катон
Шрифт:
Накануне решающего дня в доме Катона собрались знатнейшие сенаторы и всю ночь томились тяжкими раздумьями. Женщинам морщить лоб не пристало, дабы не портить красоты, потому Марция, Сервилия и Порция выражали озабоченность иначе: они снова плакали и возносили мольбы богам за любимого мужа и брата. Сам Марк разделять трапезу скорби не стал и в положенное время отправился спать.
Утром его разбудил Минуций Терм, и трибуны отправились на форум. Сопровождать их осмелилось лишь несколько человек, зато поодаль гигантской тенью этой кучки смельчаков кралась толпа сенаторов, весьма заинтересованных в исходе дела, но утративших способность к борьбе. Что поделаешь! Когда солнце едва освещает мир
Придя на форум, друзья увидели, что враг опередил их и заблаговременно обосновался на подступах к храму Диоскуров. Почти вся площадь уже была заполнена разрозненным людом, а вокруг храма плотным каре стояли сторонники авторов законопроекта. Весь форум контролировался наемниками и гладиаторами Метелла, а ступени храма охранялись ими, как главные ворота военного лагеря. Наверху между колонн стояли скамьи, и на них расположились Непот и Цезарь, а за спиною этих полководцев, как и повсюду, возвышались мощные торсы германцев и галлов. Периодически многочисленная клака издавала слаженный, отрепетированный крик восторга, стоимостью в несколько тысяч сестерциев, и сгущавшиеся толпы плебса не совсем уверенно вторили платным заводилам. Люди были готовы приветствовать своего любимца Цезаря и еще большего любимца Помпея в лице Непота, но обстановка на форуме смущала их. Однако раскачиваемая пе-риодическими воплями профессиональных восхвалителей и хулителей политических деятелей толпа постепенно приходила в возбуждение и, внемля воле режиссера, все увереннее исполняла партию шумного восторга по отношению к одним и - агрессивной ненависти к другим.
Остановившись перед вражеским построением, Катон обвел взором форум. В этот момент взошло солнце, и сырой утренний сумрак сменился бледным холодным светом январского дня. Тронутые лучами светила храмы, возвышающиеся на холмах, окружающих площадь, словно ожили, засияли перламутровыми переливами мрамора и будто воспарили в синие небеса, образуя связь с богами, чьими святилищами они являлись. Обозрев древние холмы, бывшие свидетелями великих политических битв, Марк посмотрел на толпы воинственного народа и вспомнил другую битву. Память нарисовала ему широкую равнину на юге Италии, где произошло решающее сражение со Спартаком. Он почти въявь ощутил себя снова на поле боя в тот страшный, но славный победой день. Далее ему вспомнились горы Фракии, где происходили схватки его легиона с местными племенами.
Сквозь четкие очертания мозаики этих событий, в которых он принимал непосредственное участие, тревожащими воображение контурами проступали видения иных, гораздо более значительных сражений, некогда выигранных римлянами, и тоже каким-то образом запечатлевшихся в его памяти. Душа Марка наполнилась ощущением небывалой мощи. Сейчас он был не только Катоном, побеждающим гладиаторов и фракийцев, но одновременно чувствовал в себе неукротимый дух Мария, сокрушающего германцев, отвагу своего прадеда, лавиной обрушивающегося с вверенным ему отрядом с Фермопильских высот на солдат Антиоха, праведный гнев Сципиона, руководящего избиением Ганнибаловых наемников. Казалось, маны всех лучших людей Отечества более чем за шестьсот лет его существования сошлись ныне на форум и вселились в Катона, чтобы дать отпор тем, кто покушается на их детище - Римскую республику.
Дивясь чудесам своего превращения, Марк посмотрел на окружающих и подумал, что, поскольку все они римляне, то и в них можно пробудить эти таинственные, сокровенные связи с Отечеством, образовавшиеся в ходе столетий битв и трудов, а если это произойдет, он станет вождем величайшего войска, какого никогда не собрать ни Метеллу, ни Цезарю, ни Помпею.
Заминка Катона у подножия храма, превращенного
Остановив свой лукавый, насмешливый взгляд на этом человеке, бывшем много лет занозой в его самолюбии, Цезарь как бы вопрошал: "Ну что, упрямец, понял, что ты значишь против меня? Чего стоят твои абстрактные, отжившие свой век догмы о справедливости и патриархальной нравственности в сравнении с реальной, конкретной силой?"
Словно услышав его, Катон встрепенулся и, обнаружив, что внимание не-приятелей обращено на него, живо воскликнул:
– Квириты, вы только посмотрите, каков храбрец! Какое войско он собрал против одного человека! Сколько иноземцев вооружил против одного безоружного гражданина!
Пока обескураженные таким сарказмом враги переваривали упрек, Катон решительно шагнул вперед. И произошло чудо: ряды свирепых германцев и воспитанных в жестокости гладиаторов расступились перед ним, словно воды пред Моисеем в восточной легенде. Еще мгновение назад наемники были готовы без колебаний ударить кинжалом любого, кто посмел бы сделать шаг в сторону их хозяев, будь то сам консул, а теперь они, как завороженные, сторонились трибуна, давая ему дорогу, и, дивясь своей уступчивости, во все глаза смотрели на смельчака. Вид Катона говорил, что остановить его никто не только не в праве, но и не в состоянии. Врагам были неведомы истоки его силы, опрокинувшей их ряды, но они точно знали, что противостоять ей они не могут.
Однако всякое чудо имеет предел. Расступившись перед Катоном и шедшим с ним в ногу Минуцием, стражники опомнились и снова сомкнулись в плотное кольцо за их спинами. Правда, Марк, развернувшись, успел схватить за руку своего друга Мунация и втащить его за собою на ступени храма. Поднявшись наверх, Катон решительно сел между вольготно расположившимися Непотом и Цезарем и заявил, что теперь народное собрание можно считать открытым.
В толпе раздался гул удивления и восхищения, которым разрешилось на-пряжение последних мгновений. Единомышленники Катона приободрились и, подойдя ближе, стали выкрикивать лозунги в его поддержку и во славу Республики.
Видя, что симпатии народа перешли к Катону, Метелл и Цезарь смирились с его выходкой, хотя, разместившись между ними, он нарушил их взаимодействие и спутал все планы.
После некоторого замешательства Метелл передал свиток с текстом закона глашатаю и велел ему читать. Но едва тот раскрыл рот, как встал Катон и объявил, что налагает трибунский запрет на предложение, которое сулит гражданам, чьи интересы он призван соблюдать, потерю свободы. Глашатай посмотрел на Катона, потом на Метелла и опустил руку со свитком.
По характеру Непот был истинным римлянином, потому он не сдался и не отступился от своего намерения. Взяв пергамент у глашатая, он звонким от душевного напряжения голосом стал читать параграфы написанного им самим закона. Но ему не пришлось долго надрывать голосовые связки: Катон, чья воля к борьбе крепла пропорционально силе сопротивления, изловчившись, вырвал у противника свиток и таким образом обезоружил его.
Народ бурно приветствовал победу одного своего избранника над другим. Но на этом дело не закончилось. Приняв торжественную позу и подняв взор к небесам, Метелл стал речитативом декламировать витиеватые фразы закона, который знал наизусть. В эти мгновения он походил на вдохновленного свыше пророка, вещающего смертным божественную волю.