Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях
Шрифт:
Докладывая 22 января 1991 г. в аппарате Президента СССР о ходе расследования дела «по факту гибели польских военнопленных», Генеральный прокурор СССР Н.С. Трубин сообщил о первых позитивных результатах розыска: «проверены все архивные учреждения Главного архивного управления СССР, запрошены соответствующие архивные подразделения КГБ и МВД СССР. Установлены и допрошены бывшие работники НКВД СССР... разысканы и дали показания очевидцы трагической судьбы польских военнопленных». Следствие продолжалось, развертывалось сотрудничество с представителями правоохранительных органов Республики Польша (РП){39}.
Конъюнктура для продолжения расследования была вполне благоприятной. Восточную Европу охватил бурный процесс перемен. Секретариат ЦК КПСС принял в тот день постановление «О развитии обстановки в Восточной Европе и нашей политике в этом регионе». Оно ориентировало на добрососедские отношения, на мирное, бесконфликтное развитие региона, стабильность, взаимодействие
Многие учреждения шли навстречу прокуратуре. Хуже обстояло дело с ведомственными архивами. КГБ перестал открещиваться от ответственности НКВД за катынское злодеяние, что делал еще в 1990 г., выжидая вердикта советско-польской комиссии и не торопясь пересматривать версию комиссии Бурденко{41}. После передачи документов с определением вины Берии, Меркулова и подручных он смирился с неизбежным, тем более, что были обнаружены другие массовые захоронения польских военнопленных. Но материалов не давал.
Прошло более года с начала следственных действий, когда в конце января в ответственном за ведение дела № 159 подразделении Главной военной прокуратуры состоялось совещание с участием польских представителей и российских экспертов. В ходе обсуждения формировались представления о том, каков должен быть объем решаемых проблем, что должно содержать завершающее дело постановление прокурора.
Установка руководства гласила следующее: «...уже выяснили конкретные обстоятельства и в дебри лезть не будем»; сообщение комиссии Н.Н. Бурденко анализировать не надо, смысла в дополнительной экспертизе нет; квалификаций типа «преступления против человечества (человечности)» у нас не существует — в нашем законодательстве присутствует применяемое в таких случаях злоупотребление или превышение власти. Публикация материала лорда Бетела в «Обсервере» о грядущем привлечении виновных к ответственности, например, к суду, была оценена сугубо негативно.
Такая установка показалась заместителю Генерального прокурора РП С. Снежко зауженной, и он поднял вопрос о причинах и мотивах преступления — деформациях в сталинской внешней политике и ее идеологической окраске, стремлении уничтожить любых «классовых врагов».
Приглашенные эксперты И.С. Яжборовская и Ю.Н. Зоря не поддержали мысли о ненужности экспертизы, наоборот, выразили убеждение в ее необходимости и готовность провести ее. Зоря особо аргументировал необходимость анализа и оценки деятельности и сообщения комиссии Бурденко.
Старший прокурор А.Ю. Яблоков, проводивший расследование дела № 159 вместе с заместителем начальника отдела А.В. Третецким, принял решение не форсировать его окончание. Вот его рассказ о мотивах этого решения и последующих действиях.
«С самого начала следствия с польской стороны в расследовании принимали самое активное участие заместитель генерального прокурора РП С. Снежко, генконсулы РП М. Журавский и Г. Ставрилло, видные ученые и эксперты Е. Тухольский, Б. Млодзиевский, Р. Мондро и многие другие выдающиеся специалисты. Они передали для приобщения к уголовному делу огромные по объему материалы о потерпевших и их родственниках; позволили понять и по чувствовать их трагедию и человеческую боль, искалеченные судьбы близких погибших, депортированных и прошедших сталинские лагеря. Они создали у группы военных прокуроров понимание актуальности и значимости дела, необходимую для расследования мотивацию справедливого возмездия за содеянное. Особенно мощной по воздействию на микроклимат в следственной группе оказалась роль ксендза З. Пешковского, неустанно призывавшего не только к установлению истины и восстановлению справедливости, но и к активному покаянию, к полной нормализации основ отношений между нашими народами.
В деле оставалось много невыясненного, хотя, несмотря на активное уничтожение и сокрытие многих документов, удалось собрать такую их количественную и качественную совокупность, что даже без свидетельских показаний она позволила сделать бесспорный вывод о виновности органов НКВД СССР в расстреле более 22 тыс. польских граждан и массовых депортациях более 100 тыс. членов их семей в отдаленные районы СССР.
Своеобразие дела, его запутанность и противоречивость, очевидные идеологические наслоения, а также огромный объем и специфичность собранных материалов требовали высокопрофессионального анализа и оценки. Узость установленных политиками рамок, за которые военным прокурорам было трудно выйти без помощи авторитетных ученых, специализирующихся в области советско-польских отношений, международного права и судебной медицины, а также необходимость дачи неконъюнктурной и объективной оценки катынскому преступлению привели меня к необходимости назначения и проведения комплексной экспертизы, на заключение которой можно было бы опереться при вынесении окончательного решения по делу. Выбор знакомых с проблемой специалистов был весьма
Первой задачей, поставленной перед экспертами, был анализ предшествовавших экспертиз, их сравнение на научной основе и выявление причины, почему они подводили к противоречивым, зачастую противоположным выводам. Необходима была тщательная проверка их доказательной стороны и различных интерпретаций, верификация на базе новых документов и других собранных в ходе следствия доказательств и установление истинных событий, обстоятельств, причин и мотивов происшедшего. Прежде всего, следовало освободиться от различных идеологических наслоений и мистификаций, весьма отягчавшихся тем, что выводы, как правило, строились на шаткой эмпирической основе более или менее частичных эксгумаций и несовершенных методов анализа и не позволяли сделать окончательный вывод о масштабах преступления, полной локализации и датировке всех захоронений. Это облегчало спекуляции вокруг вопроса о виновниках преступлений, фальсификацию дела, мифологизацию обстоятельств, причин и мотивов преступления.
Для выяснения истины требовалось провести тщательную проверку качества всех экспертиз. Это позволило по-новому взглянуть на опубликованный 10 июня 1943 г. в Германии „Официальный материал по делу массового убийства в Катыни“, в котором делался вывод, что обнаруженные в катынских захоронениях польские военнопленные расстреляны органами НКВД СССР в 1940 г.
Непредвзятое изучение документов о работе немецких экспертов (Бутца и других), ведущих специалистов в области судебной медицины из оккупированных немцами европейских стран, вошедших в Международную комиссию врачей, велось с учетом того неизвестного ранее факта, умалчивавшегося в советской „официальной версии“, что огромный объем раскопок был проведен в 1943 г. при активном участии работавшей в Катынском лесу с 29 марта по 7 июня 1943 г. Технической комиссии Польского Красного Креста (ТК ПКК), которая вскрыла 7 могил полностью, а 8-ю — частично и доказала нахождение в могилах 4243 трупов, большую часть из которых (2805) удалось идентифицировать как бывших военнопленных Козельского лагеря НКВД. В расследование был включен долгое время хранившийся в секрете и опубликованный лишь в 1989 г. подготовленный в июне 1943 г. генеральным секретарем ПКК К. Скаржиньским „Доклад из Катыни: Отчет для служебного пользования Польского Красного Креста. Отчет Технической комиссии Польского Красного Креста о ходе работ в Катыни“, в котором на основании многочисленных документов, обнаруженных при трупах, был определен близко к истинному период расстрела: конец марта — начало мая 1940 г. Была учтена и сохранность многих вещественных доказательств или их копий в Польше, которые были приобщены к делу и пролили на него новый свет. Ведь работа немецких и международных экспертов шельмовалась и полностью отвергалась как злонамеренная фальсификация, тем более что она использовалась в идеологической войне, развернувшейся вокруг катынского злодеяния. Деятельность ТК ПКК между тем изначально была лишена какой-либо пропагандистской направленности. Она была заинтересована только в установлении истины. Несмотря на предложение немцев, ТК отказалась опубликовать свои выводы и хранила их втайне, чтобы не давать материала гитлеровской пропаганде. Эти выводы отличаются взвешенностью и объективностью. Выводы ТК, в том числе эксперта М. Водзиньского о состоянии трупов и невозможности по ним определить время смерти, согласуются с выводами современной судебно-медицинской науки и заключениями советских и польских экспертов по результатам эксгумаций в Харькове, Медном и Катыни в 1991 г. Поэтому в заключении комиссии экспертов в 1993 г. они были признаны объективными и обоснованными. Собственно, вынужденная обстоятельствами попытка точно определить время пребывания трупов в земле по степени их разложения была некорректной и невозможной.
Предложенный венгерским профессором Ф. Оршосом метод псевдокаллуса (датировка по солевым отложениям на внутренней поверхности черепа) не нашел достаточного последующего подтверждения медицинской практикой. Отсутствие возможности определения времени захоронения связано с разной степенью разложения трупов в одних и тех же могилах (в верхних слоях — мумифицированных, а в нижних — в стадии жировоска), а также с неисследованностью закономерностей этих процессов в массовых захоронениях{42}.