Катюша
Шрифт:
И только Павлик, он никогда на учительницу не глядит, а только по сторонам, начал ноги поднимать. А мы на неё смотрели и потому стояли. Учительница поднимала руки! Сначала правую, потом левую. Переглянулись мы друг с другом и стали поднимать руки. Голос может обмануть, но тело – никогда. И так как Шейпинг-учительница нам в ответ улыбнулась, мы обрадовались, что поняли её верно.
Жизнь – она всякая
Зима! Воздух колючий, а я всё равно рада. Солнышко светит ярко, снег
Сижу я в санках на мягком коврике, а санки везёт мама. И едем мы быстро, только с подскоками, так как кое-где дорожки очищены от снега, и маме приходится рывками тянуть меня через проглянувший асфальт.
Снег разбросан маленькими звёздочками. Ему всё равно, что мороз, даже хорошо, наверное. А люди кутаются, прячутся. Носы у всех красные и щёки тоже. Сорок градусов! А мама везёт меня в детскую поликлинику, потому что у меня насморк и горло болит. В общем, простуда.
В поликлинике тепло. И даже уютно, если не считать процедурного кабинета, там уколы ставят, и кабинета, где стоматолог сидит, он тоже не всегда по-доброму лечит.
Мы поднимаемся на второй этаж, там наш врач принимает, и сидим, ждём. Иногда долго, иногда не очень. И я разглядываю людей. Они разные – толстые и худые, высокие и низкие, с грустным лицом или так, без выражения.
Потом меня осматривает врач, просит задрать рубашку и слушает. Всё это привычное. И простуда – дело привычное. Особенно зимой. Само страшное, если врач потом скажет: «Колоться надо» – это когда простуда очень злая и проходить сама не хочет. Но чаще я слышу: «Прогреться», и значит, мы пойдём в физиокабинет.
Это даже приятно бывает. Привяжут к спине и к груди обмотанные тряпочкой два кругляша с проводами. А потом подключат их к электричеству, и время установят на циферблате. И сижу я, как сотовый телефон, на зарядке. Только его электричеством заряжают, а меня теплом. Иногда мне другой аппарат назначают – тоже прогревающий, для носа и горла. Трубочку близко к лицу подносят, говорят рот открыть, а потом из трубочки пар поступает, и я дышу.
Есть ещё какая-то процедура, там велят за шторку проходить и на кровать ложиться вниз животом, а потом к спине что-то прикрепляют и к электричеству подключают. Но мне это не назначали ни разу, я только через шторку видела.
Но больше всего в поликлинике мне нравится, что там вдоль лестницы есть горка, покрытая линолеумом. И малыши на ней всегда катаются. Мне, конечно, неудобно, я же взрослая. Но когда мы спускаемся вниз, и никого поблизости нет, мама разрешает мне тоже проехать.
Болеть я не люблю. Потому что дышать трудно, горло скребёт, а ещё могут и сопли из носа течь, это мешает. Но самое главное – мама переживает. Я-то спокойно книгу какую-нибудь читаю в постели или кино смотрю. И врач сказал, что это всего лишь «ОРЗ» – так он обычную простуду на докторском языке называет. Я это слово давно выучила, потому что его часто в моей карточке пишут. Но мама всё равно волнуется. По ночам плохо спит. А то и вовсе сидит
Но когда она понимает, что я почти здорова, мы идём в поликлинику, чтобы выписаться. И настроение у неё меняется. Она радостной становится.
Поднимаемся на этаж, и вдруг я вижу: очередей у кабинетов нет, а вокруг много младенцев. Мамы раскладывают их на высоких квадратных столиках и пеленают.
– День здоровых детей, – объясняет мама. И я вспоминаю: она уже как-то рассказывала, это день, когда в поликлинику приносят младенчиков, чтобы проверить их рост и вес. Их потом в кабинете у врача на специальные весы кладут, также, как товар в магазине. Только весы полукруглые, чтобы младенчик не укатился.
Одни младенцы плачут – капризулями станут, другие всё вокруг себя разглядывают, значит, будут спокойными и любопытными, как я. Мир им понравится.
Хотелось бы, чтобы и у нас дома такой младенчик объявился. Но только для этого надо, чтобы папа какой-нибудь завёлся, а то младенчика кормить будет нечем. Маленькие хорошенькие, но есть хотят. И пелёнки, и одежка им тоже нужны.
Многие, правда, сейчас заводят нового младенчика, так как за «дополнительных», как мама сказала, деньги дают. И можно комнату или пол комнаты купить. Таких детей взрослые иногда даже Капитальчиком называют.
Я сначала думала, что так только о кошельке или банковской карте можно говорить – там же всегда деньги хранятся. А потом слышу как-то, кричат на улице: «Капитальчик, иди домой». Думаю: «Собаку кличут». Ан нет, ребёнка.
Когда баба Клава узнала, что я опять неделю проболела, она маме посоветовала:
– Ты, Надя, в церковь её отведи. Меньше хворать будет. А то болезненная она у тебя, чуть что – простуда.
– Да были там уже, – ответила мама.
– А исповедоваться, причащаться водила? – строго спросила баба Клава. Она религиозная – это значит молиться любит.
Мама призналась:
– Нет, на исповеди не была.
Исповедь – это когда про свои грехи рассказывают священнику. А он слушает и потом говорит: прощает или не прощает.
– Восьмой год ей уже, пора, – сурово добавила баба Клава. И мама согласно кивнула.
В православной вере, кроме великих праздников, более всего уважают воскресенья. И потому в ближайшее воскресенье мы отправились на службу.
Мама пристроила меня в очередь к высокому хмурому священнику, и я ждала. Мама объяснила, что говорить нужно. И две молитвы я знала. Если спросят, как в школе.
Бабушки подолгу каялись в грехах. Наверное, чем старше, тем грехов больше. А священник им что-то потом говорил в ответ, притом много. Когда, наконец, дошла моя очередь, я гордо выпалила свой главный грех, что не всегда слушаюсь маму, и второй – поменьше, что не всегда вовремя уроки делаю.
А он возьми и спроси:
– А ты с мамой ходишь в гости к чужим дядям?
Я оторопела.
– Нет, – говорю, – только к тётям. И перечислила всех маминых подруг, у кого мы в гостях были.