Катюша
Шрифт:
– А скоромное ешь?
Я не поняла, что он спрашивал, и долго смотрела на него.
– Мясо кушаешь али пост соблюдаешь? – уточнил он.
– У нас пост, – когда денег нет, – повторила я часто слышимые от мамы слова.
– Так, значит, пост не соблюдаешь, – вдруг пришёл к выводу он. И тут же нахмурился.
– Молитвы каждый день читаешь? – выпятив живот, спросил он.
– Нет, я обычно уроки учу, – опять я сказала то, что ему не понравилось.
– Да как ты смеешь в церковь приходить, когда поста не соблюдаешь, молитв не читаешь? – стал
– Я две знаю, – пыталась вставить я слово.
Но дядя священник уже не смотрел на меня. Он говорил и говорил о том, что я очень плохая. И не дослушав его, я убежала к маме и бабе Клаве. Захлёбываясь от слёз, всё поведала им. И добавила строго:
– Раз такая грешная, то больше в церковь ходить не буду.
Мама стала вытирать моё лицо, а баба Клава твёрдо сказала:
– Не реви. Сейчас другого священника найдём. – И отправилась на поиски.
Подошла к какой-то женщине, что-то сказала ей. Женщина покачала головой, а потом скрылась за маленькой дверцей внутри церкви. Вскоре вернулась от туда и кивнула бабе Клаве. Та вернулась к нам.
– Сейчас другой священник выйдет, пойдём к нему. – Я испуганно отпрянула.
– Не бойся, вдвоём пойдём. – И обращаясь уже к маме, добавила: – На того священника, у кого Катюша была, уже много жалоб было, за грубость.
Я подтёрла нос, и мы с бабой Клавой, которая крепко держала меня за руку, направились к новому священнику, выскользнувшему из маленькой дверцы. Из первой очереди к нему тоже кинулись люди. Так что мы оказались только третьи.
Баба Клава в нужный момент подтолкнула меня вперёд, и низенький кучерявый священник поинтересовался, знаю ли я, кто такой Иисус Христос?
Я, волнуясь, ответила:
– Это наш Бог. – И тогда дядя священник прочитал надо мной молитву. И отпустил меня.
Позже я, мама и баба Клава вместе с другими прихожанами причащались. То есть мы отпили глоток вина – с чайную ложку и съели кусочек хлеба – маленький ломтик. Вино и хлеб означали кровь и тело Христа. Таким образом мы приобщились к его страданиям.
Пришёл новый день. И Наша Учительница приказала нам выстроиться в ряд, хотя мы никуда не планировали идти. Она отобрала тех, на ком одежда была получше, и сказала, что они будут в рекламном ролике сниматься, о нашей школе рассказывать. Чтобы именно в неё на следующий год мамы и папы записали своих детей.
Тем, кого для съёмок не взяли, в их числе была и я, она велела спускаться во двор и под руководством нашего завхоза дяди Серёжи строить горку. Мы сначала расстроились, что нас во двор, а других – для ролика. Но, оказавшись во дворе, переживать перестали. Воздух был чистый и теплый. Солнце сияло. А дядя Серёжа велел нам комки снега притаскивать. Затем их аккуратно складывал и лопаткой прихлопывал. Нам занятие это очень понравилось. За полчаса управились. Потом он велел нам в коридоре подождать, чтобы не мёрзли. А сам вынул из подсобки длинный и толстый шланг и горку полил.
– Я вас позову, как готово будет! – крикнул.
И мы стали из окна смотреть, как наша горка подмерзает,
– Нам лишь покушать разрешили пойти, а потом опять сидеть и улыбаться в камеру, не живому человеку, а коробке. А вы что?
– А мы уже перекусили, – сказали мы. И вправду, успели в буфет сбегать и подкрепиться бутербродами с кофе. – А теперь подождём немного и кататься будем.
Они ушли, повесив нос. А тут дядя Серёжа к нам как раз вернулся и громко так говорит:
– Бегом ко мне в кладовую, разобрать картонки по одной.
И мы припустились. А потом, как взяли по картонке, он замок на дверь повесил и скомандовал:
– Айда кататься на горке. – И пошёл вместе с нами.
Мы, наверное, два часа катались, пока не устали. Потом обедать пошли. А уроков в этот день совсем не было.
Но не все дни так счастливо заканчиваются. С зимой вообще шутки плохи. Однажды, когда мы с мамой отправились в гости к тёте Вере, чуть-чуть припозднились, и автобус, что едет к ней, ушёл. А нового ждать пришлось долго. Появилась маленькая маршрутка – и толпа к ней побежала.
– Не полезем, – указала мама, – а то задавят. – И была права. Парни и взрослые мужчины живо растолкали всех и укатили.
Народу на остановке прибывало, а автобуса не было. И тогда мама решила, что нам лучше вернуться домой, и мы направились на нашу остановку. Но и там автобуса не было.
Мы топали, хлопали руками по бокам либо прятали их в карманы. Но всё равно было холодно. Мама то и дело растирала мне нос, похожий на красную шишку и велела прыгать.
Стало темно. Только огни фонарей освещали улицу. Кто-то вызвал такси, и многие подбежали к машине, если бы каждый заплатил только часть, то немного бы получилось. Но мама сказала:
– Подождём.
Такси уехало. Автобуса не было. Я замёрзла настолько, что уже еле шевелила ногами, а пальчиков и вовсе не чувствовала. Мама решила позвонить тёте Вере и попросить её вызвать нам такси. Мама телефон такси не знала. Но мамин телефон замёрз. И тут из-за угла выехало свободное такси. Мы обрадовались, побежали к нему. Но толпа более сильных людей отодвинула нас от двери, и мы в него не попали.
Но тут показалось ещё одно, и мы уже были первыми, кто смог вскарабкаться одеревеневшими ступнями внутрь салона. Заскочили и другие продрогшие люди. Мы поехали. Мама всю дорогу спрашивала меня:
– Как, отошли ноги? – Но я молчала. Ноги были просто чугунные. А руки согрелись. Я улыбнулась, глядя на неё, чтобы маме легче стало.
На своей остановке мы вышли и, почти не чувствуя ног, побежали к дому. А как только оказались в квартире, мама стала скидывать с нас шапки, шубы. Затем сняла с себя сапоги и с меня валенки и стала тереть мои ноги. Я стянула оставшуюся на мне рукавицу, другая слетела, когда мама тащила с меня шубу. И ничего больше сделать не могла. Я чувствовала тепло – и оно было резким, било по щекам, носу, ладоням.
Конец ознакомительного фрагмента.