Каверзное дело в тихом Сторожце
Шрифт:
– Константин Васильевич, на машихинском огороде сержант нашел плащ.
– Зеленый, болоньевый? Пригодится. К сестре Машихина в Харькове заходил незнакомец в зеленом плаще, спрашивал старого друга Зиновия...
Саманюк вошел бодрый, свежевыбритый, при галстуке.
– Здрасте, граждане начальники, - поклонился галантно.
– Очень вам благодарный, встретили как родного, - он провел рукой по выбритой щеке.
– Садитесь, - кивнул в ответ Ушинский.
– Ваше дело будет вести следователь Константин Васильевич Загаев.
– Очень приятно.
Саманюк выглядел благодушно настроенным - предвидится недолгая отсидка за неудавшуюся кражу, да ведь не в первый раз сидеть-то.
Загаев задавал обычные протокольные вопросы: в какой исправительно-трудовой колонии отбывал наказание, сколько судимостей, по каким статьям?
– А что вы делали в Лозовой?
– и опять начались вопросы-ответы.
– Так, гулял. С кем? Как ее, этой Верки, фамилия? Да, конечно, на что она, фамилия. Ну а адрес? И адрес не запомнил? Это уже хуже. Ага, в пригороде, значит? Рядом с баней?
– Посочувствуйте, гражданин следователь, - взмолился Саманюк, - четыре года бабы путем не видел!
– Что так?
– Ха! Колония-то мужская. Вот если б смешанная была...
– Но вас же освобождали на стройку народного хозяйства.
Усмешка Саманюка застыла. Но он быстро сориентировался, опять улыбнулся простецки:
– Э, я уж забыл про то. Как миг единый пронеслась моя "химия".
– В каком году?
– Кажется, в семьдесят первом. Или в семидесятом. Да что, пару месяцев повкалывал как проклятый и возвернулся. Добро еще, что без "раскрутки".
– То есть не добавили срок?
– Да за что?!
– И верно, за что вас вернули в колонию?
– По пьянке вышло... Эх, неохота и вспоминать...
– Но все ж вспомните, пожалуйста. Так за что?
– Там строгости, гражданин следователь, там следили - будь здоров! Чуть какая малость, за шкирку и в ИТК.
– Это где такие ужасы? В каком городе?
– Туфтовый такой городишко, название вроде рыбного. Или лошадиного. А, Седлецк! Вспомнил,
– Худо у вас с памятью, Саманюк.
– Мне ни к чему память-то. Не в институт поступать.
– Не в институт, в другое место. Так за что вернули "с химии"?
– Говорю, по пьянке. С получки выпили с корешем, уснули на вокзале, Просыпаемся вечером. Башка трещит, время позднее, в общежитие на поверку надо, там у нас строго. Что делать? Ну, поперлись домой. Мимо гаража идем, кореш и говорит: давай, говорит, возьмем машину для скорости, чего пёхом эку даль топать. Вот, с гаража сдернули мы серьгу... то есть замочек сняли, "газик" завели и поехали. Ну, думаем, теперь порядок, успеем к поверке. Улицы три-четыре проехали - бац, бензин кончился. Н-не повезло! Так и ушли в общежитие пёхом. Думали - сойдет. Оно и сошло бы, да нас сторож. У магазина приметил. Я ж говорю, за ерунду пострадал.
– Как фамилия вашего соучастника?
– Не помню. Вы правильно заметили, память у меня паршивая. Звать Федькой, а фамилия мне
– Вам все ни к чему.
– Молодой еще, перевоспитаюсь. Я, гражданин следователь, политзанятия всегда посещал...
– А толку?
Можно было отправлять его в камеру.
Пятого мая Загаев приехал в исправительно-трудовую колонию. Два дня изучал дела, беседовал с оперуполномоченным, начальником отряда. Оказалось, что в этой же колонии был в заключении Машихин-Чирьев. Здесь же досиживал срок "кореш" Саманюка по угону машины Фаат Габдрахманов. Все зовут его Федькой. Срок у него пять лет. По словам начальника отряда, Габдрахманов в обращении резок, нарушает режим, завистлив, характер неуравновешенный.
– Вечно он чем-нибудь недоволен, всюду мерещится несправедливость. Повара ругает - мяса в суп мало положил, другим больше. Бригадира - дешево смену расценил, другие деньги гребут. На завхоза рычит, почему заставляет в бараке уборку делать, когда другие "койки давят".
– Что с "химии" несправедливо вернули, не жалуется?
– Нет, не слышал.
– Он где сейчас?
– На работе. Только что мастер звонил - курит Габдрахманов в неположенном месте, грубит.
– Вызовите его к оперуполномоченному для беседы о нарушениях.
Габдрахманов вошел с видом человека, которого побеспокоили по пустякам. Встал боком, держась за ручку двери. Казалось, сейчас выругается и уйдет. Сказал: "Вызывали?" - и глянул исподлобья. Велели сесть - не сел, а присел на стул: дескать, говори, начальник, да я пойду.
– Габдрахманов, вы часто нарушаете режим, грубите. Курите в неположенном месте.
Глядит выжидающе: ну, чего дальше? Голова у Габдрахманова круглая, серая от короткой стрижки, лоб широкий и низкий. Глазки маленькие, колючие, злые: ты мне, начальник, хоть кол на голове теши, а я все равно тебя... это самое... понял?
– Как же так?
– говорит оперуполномоченный с положенной по инструкции вежливостью.
– Нарушать режим никому не дозволено.
Молчит, глядит: ну, нарушаю, и что? Срок кончится - все равно отпустите, и с нарушениями.
– Вам, Габдрахманов, предоставлена возможность честным трудом и поведением искупить вину, - скучновато внушает оперуполномоченный, - а вы не желаете встать на путь, ведете себя вызывающе. Так нельзя. Другие соблюдают режим, честно трудятся...
– Другие больше нарушают, да их не видят! Габдрахманов, Габдрахманов, всегда Габдрахманов, а другим можно, да?!
– Кто другие, например, нарушают?
– Не знаю, вы глядите - кто, вы на то поставлены,
– Вам оказали доверие, направили на стройку народного хозяйства. Вы доверия не оправдали. Как же так, а? Почему, находясь на стройке, допустили новое нарушение?
– Ничего не допускал, другие больше...
– Не о других, о вас разговор. Вот расскажите, почему вас вернули в колонию?
– Почему, почему... Пьяный был, машину брал...
– Точнее сказать, угнали чужую машину. С какой целью?