Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов

Сборник

Услышали ногайцы выстрел, вооружились и целым улусом бросились к месту, где происходил бой, и еще издалека открыли по чеченцам стрельбу.

Чеченцы подобрали двух убитых товарищей, отстреливаясь, поскакали в свой аул… Прибежали ногайцы, нашли Алегеко, взяли его в улус.

Хотели они добить его, но увидев, что он еще очень молод, решили лечить его, чтобы потом продать в рабство.

И много месяцев лечили, а когда он поправился настолько, что мог ходить, надели ему на ноги цепи.

И затосковал он

в неволе.

«Неужели я так и окончу свою жизнь в цепях?» – не раз он думал и решил бежать, когда раз вечером увидел своего коня, которого он считал пропавшим.

Несказанно обрадовался он ему и слегка посвистал. Конь остановился, запрядал ушами. Сильнее посвистал Алегеко, и конь весело заржал, на свист к нему прибежал…

Схватился Алегеко за гриву коня, подпрыгнул, лег животом на его спину и свистнул. Конь рванулся и понес его из улуса.

Ногайцы были ошеломлены – так неожиданно все это произошло, и когда они опомнились, бросились в погоню, Алегеко был далеко.

И, когда конь доскакал до ручья, он слез с него, нашел камень и, положив цепь на другой камень, начал разбивать ее. Железо не поддавалось, камень попадал по ногам и до крови сбивал с них кожу и мясо. Наконец погнулось кольцо, и еще сильный удар по нему, цепь распалась. И вскакивая на коня, Алегеко радостно воскликнул:

– Теперь я спасен!

А погоня была уже недалеко, и кричали ногайцы, крутя над головой арканы.

Знал Алегеко, что в ногайских степях нет ему спасенья, и повернул он коня к чеченскому аулу: лучше смерть от руки кровника, чем быть медленно замученным в неволе.

Увидели ногайцы, что в чеченскую сторону направился он, и отстали, потому что боялись чеченцев.

В лесу, около аула, в котором раньше жил, очутился Алегеко.

Голодный, покрытый кровью, оборванный и босой сидел он в чаще и думал, как быть: если он явится в аул, то кровники убьют его, повернуть в ногайские степи – опять в неволю попадет, останется в лесу – умрет от голода или будет разорван зверями…

Настала ночь, и поехал он в аул.

Пробрался к сакле того чеченца, у которого гостил раньше, постучал в дверь и промолвил:

– Гость просит приюта!

Вышел хозяин сакли и, едва узнал его, обрадовался.

– Скорее проходи в саклю, – сказал он ему, а сам отвел коня в конюшню.

Вернувшись в саклю, развел он в очаге огонь, подал Алегеко воды для омовения, накормил его.

– А тебя, гость, в ауле считали умершим, – проговорил он. – Наши джигиты тебя очень хвалят, называют отважным. Сделай милость, расскажи, что у тебя произошло в набеге с джигитами.

И Алегеко рассказал о том, что случилось в ту несчастную ночь, про свой плен и бегство из него.

Хозяин встал и обнял его.

– Будь моим другом, – сказал он ему. – Сам знаешь, у тебя в ауле есть кровники, братья убитых тобой джигитов. Тебе

надо примириться с ними, и надо сделать это в нынешнюю же ночь, завтра будет уже поздно. Но не бойся, я помогу тебе.

Вошел он в женское помещение сакли, позвал свою жену и приказал ей идти с ним и гостем к саклям кровников и вызвать их матерей.

И все трое вышли они и направились по кривой уличке.

Подошли к сакле одних кровников.

Чеченка постучала в дверь женской половины сакли, вызывая хозяйку.

По голосу узнала хозяйка свою знакомую, вышла на двор, и в это время Алегеко, стоявший за стеной, бросился к ней, разорвал на ней платье и прижался губами к ее груди…

– Мать, прости мой грех, – сказал он, обнимая ее. – Я убийца твоего сына…

Вскрикнула мать, заплакала, потом, обнимая Алегеко, сказала:

– Мертвого не вернешь. Ты теперь – мой молочный сын, и я поневоле должна простить тебе.

Сыновья ее услышали говор и плач на дворе, выскочили из сакли с оружием в руках, но увидев, что мать их обнимает и целует Алегеко, поняли, что случилось. Подошли они к нему, и каждый из них по очереди обнял его.

– Мы прощаем тебе кровь нашего брата… Ты – брат наш… Пойди примирись и с остальными своими врагами, – сказали они ему.

С помощью жены своего друга Алегеко удалось в ту же ночь примириться с другими кровниками.

А утром о ночном происшествии говорил весь аул.

Потом Алегеко ходил на кладбище просить прощение на могилах убитых им джигитов.

Босой и в той же рваной одежде, в которой бежал он из неволи, с цепью на ногах, шел он, окруженный громадной толпой народа, а на кладбище падал на могилы джигитов, плакал.

– Брат, прости мой грех перед тобой! – говорил он на каждой могиле.

Хозяин сакли, давший ему приют, устроил поминки по убитым джигитам, а так как у него не было для этого достаточно мяса, хлеба и пива для этих поминок, то каждый из жителей счел своею обязанностью помочь ему.

Молочные братья подарили Алегеко одежду, оружие, седло и уздечку с серебряным набором.

Спустя неделю Алегеко предложил им отправиться в набег на улус ногайский.

– Много горя произошло из-за ногайцев, надо отомстить им, – сказал он.

Собралась шайка в пятьдесят человек, и предводителем ее был избран Алегеко.

Ранним утром она напала на улус, разграбила его, ногайцев перебила всех, не оставляя в живых даже детей и женщин, а кибитки подожгла.

Посмотрел Алегеко, как дым от пожара поднимался, проговорил, засмеявшись:

– Это – поминки по джигитам!

С богатой добычей чеченцы возвратились из набега, и при дележке ее Алегеко свою долю подарил хозяину дома, где он жил.

Потом еще несколько раз он делал с джигитами набеги в ногайские степи и всегда возвращался с добычей.