Кавказская Голгофа
Шрифт:
Уже первые минуты знакомства и общения с протоиереем Петром Сухоносовым очаровывали гостей, располагали к самой непринужденной и чистосердечной беседе. Никто не чувствовал себя рядом с этим священником скованно, стесненно. Батюшка встречал каждого мягкой улыбкой и теплым взглядом, и от этого взгляда исчезали всякие страхи, лукавые мысли, а на душе воцарялся мир и тишина. Люди, близко и давно знавшие протоиерея Петра Сухоносова, не припомнят случая, чтобы он на кого-нибудь накричал или кому-то сказал грубость, дерзко ответил. Случалось обратное: другие могли нагрубить ему, даже накричать, укорить, на что Батюшка с большим терпением говорил, что «гневные люди несчастны и слабы, ибо их одолевают искушения, и за них надо неустанно молиться».
Вспоминаю, как произошло мое первое знакомство с отцом Петром.
«Поеду, – твердо решил я. – А заодно возьму у него интервью для нашей программы». По телефону я набрал «Слепцовку» и попросил соединить с православным храмом. На другом конце провода послышался простуженный старческий голос.
«Мне бы с отцом Петром поговорить», – попросил я невидимого собеседника.
«А отец Петр и слушает вас», – ответил мне тот же голос. Начался наш разговор. Батюшка поначалу отнекивался, ссылаясь на то, что он «малограмотный и боится корреспондентов», но все же назначил день встречи, и я поехал к нему обычным пригородным автобусом из Грозного. Через час с небольшим уже шел от автостанции «Слепцовки» через мостик к храму. Но вот странно! Чем ближе я подходил, тем сильнее и настойчивее во мне зазвучали какие-то неведомые голоса и страхи, которые требовали не идти туда. Перед моим внутренним взором открылись мерзкие картины прежней жизни, и те же голоса угрожали, что за такую «исповедь» священник, дескать, с позором выгонит из храма и не станет разговаривать. Признаюсь: в какой-то момент я решил было возвратиться на автовокзал.
«В конце концов, – подумалось мне, – обойдусь и без этого интервью». Но что-то подсказало не останавливаться. У металлической ограды появилась пожилая женщина-сторож и сказала, что «Батюшка уже ждут». Открыла калитку. И едва я ступил на церковный двор, как все эти странные голоса умолкли, исчезли, оставшись за церковной оградой, словно их отрезади ножом. В душе наступила полная тишина. Через несколько минут вышел отец Петр: он был в стареньком подряснике, а поверх наброшена такая же старенькая телогрейка. Мы прошли в небольшую теплую комнатку, где висело много икон, перед ними мерцали огоньки лампад. Отец Петр перекрестился и присел к столу, меня же Усадил напротив. Я достал репортерский магнитофон и приготовился брать интервью. Но тут Батюшка, сняв старенькую скуфейку и откинув рукой назад прядь седых волос, ласково посмотрел, улыбнулся и неожиданно начал первым: «Когда вы последний раз исповедались и причащались?» Этот вопрос настолько обезоружил все мои журналистские «хитрости», что я тут же признался, что, по большому счету, приехал не столько ради интервью, сколько для того, чтобы встретиться с духовным лицом и открыть ему свою душу, ибо сам ничего не знаю и ничего не умею.
«Вот тут вы узнаете обо всем, что нужно», – сказал отец Петр и рукой пододвинул ко мне аккуратно упакованную стопку книг: это был «Закон Божий», двухтомник «Училища благочестия» и еще несколько православных книг. А после этого вместо интервью начал со мной духовную беседу, продлившуюся почти три часа. Нельзя сказать, что вся она от начала и до конца была на религиозную тему. Батюшка рассказывал о своей жизни, близких людях, то и дело переводя разговор с духовных тем на чисто бытовые, житейские. Но все было настолько переплетено – духовное и мирское, что трудно было определить, где заканчивалось одно и начиналось другое. Потом отец Петр пригласил меня в храм, позвав с собой еще несколько женщин. Как выяснилось, это были певчие с клироса. Они принесли старые листочки с написанными от руки словами, и только тогда я наконец-то включил свой репортерский магнитофон:
В Рождество Христово Ангел прилетел,
Он летел по небу, людям песню пел:
«Все люди, вставайте,
Младенца
Нового Рожденного!»
Негромко подпевал и Батюшка. Было видно, что ему очень нравилась эта простонародная рождественская песня-колядка.
Через два месяца после нашего знакомства отец Петр принял в своем храме мою первую исповедь и с тех пор стал моим духовным отцом и наставником.
Открытый, мягкий и незлобный характер протоиерея Петра Сухоносова притягивал к нему очень многих и зачастую разных по своему характеру и темпераменту людей. Но особенно к нему тянулись дети. Наверное, потому, что инстинктивно чувствовали в нем такой же непосредственный детский дух и простоту.
Из воспоминаний Анны Купкиной: «Вместе с родителями мы часто приходили по вечерам к батюшке. Родители за столом, тетя Таня – родная сестра Батюшки – сидела на топчане, а мы, дети, мостились на маленьких стульчиках. Батюшка что-то рассказывал, слегка наклонив голову, а на нас смотрел из-под густых бровей ласковыми теплыми глазами. Нам казалось, что он нас насквозь видит. Это не давало нам полностью по-детски расслабиться и начинать шалить. Такие тихие вечера в обществе нашего Батюшки приучали нас прежде всего к дисциплине, порядку, уважению: ведь разговаривали старшие!
Меня всегда удивляли длинные Батюшкины волосы. Как же это сделать? – думалось мне, когда я была еще совсем маленькой девочкой. Однажды я не выдержала и говорю: «Батюшка, а можно мне расчесать Ваши волосы?» Он улыбнулся и отвечает: «Ну, расчеши, только не больно». Я быстренько взяла расческу и принялась за дело. Увлеклась, нечаянно потянула, а Батюшка, как маленький ребенок, без всякого раздражения: «Ой-ой-ой, мне больно!» Мне стало так досадно, что я причинила батюшке боль из-за своей неосторожности...
Когда взрослые заканчивали свою беседу, для нас наступал долгожданный момент. Батюшка обращался к своей сестре: «Таня, ну что там у нас есть, давай на стол». У Батюшки для детей всегда было припасено то, чего у нас не было. Например, сочные ароматные яблоки зимой, золотистые апельсины, мандарины. Я помню, как тетя Таня достанет из-за ширмы яблоки, помоет их разрежет на четыре части, вычистит семечки, тогда Батюшка говорит: «Давай детям. Нет, подожди, что-то они холодные. Принеси кипяточек, я погрею их, а то у меня горло болит, и у них будет болеть». У Батюшки тоже я впервые увидела и попробовала маслины. Они были для меня диковинкой какой-то: большие, сочные, похожие на нашу сливу, только соленые.
Поговорив со взрослыми, Батюшка никогда не оставлял без внимания и детей. Поговорит с нами, потом просит нас рассказать стихотворение – кто какое знает. Меня же всегда заставлял читать, при этом говорил: «Умница, хорошо читаешь, читай, читай. Я с детства любил тоже читать. Мы бедно жили, книг не было, а что попадало в руки, то вмиг прочитывал». И вообще всех детей он нацеливал на учебу, говорил: «Трудитесь, не ленитесь учиться, ведь учение – это труд, от которого польза многим». Батюшку никогда не унижало то, что он часто спрашивал совета у людей намного младше его по возрасту. Наоборот, постоянно общаясь с молодежью, он сам приободрялся, при этом ненавязчиво передавая ей свой опыт, свои знания, свою доброту и любовь. Я не припомню случая, чтобы Батюшка ругал кого-нибудь из детей, а ведь мы, чего греха таить, часто шалили, думая, что никто не узнает. Нам было тяжело выстоять большие службы, поэтому мы, случалось, убегали из храма и прятались в одну из маленьких комнаток в церковном дворе. А за нами, детьми, была приставлена раба Божия Екатерина – девица уже в преклонном возрасте. Когда мы видели, что она идет разыскивать нас, то прятались под деревянный настил, забивались в самый угол. А Екатерина та была, хоть и в возрасте, но довольно подвижная, среднего роста, худенькая. Сразу заметит нас и говорит: «Девчата, я же знаю, что вы тут, вылазьте!» А мы молчим, сидим тихо. Тогда она говорит: «Ага, не хотите вылазить? Тогда я сама за вами полезу». Вытащит нас оттуда, накажет, поставит в угол коленками на кукурузу, а потом приведет в храм. Польза от этого воспитания для нас была, безусловно, великая. Дома же нас так никто не наказывал, но про наши детские шалости Батюшка все знал, только он помогал нам, чтобы мы сами осознали свой грех, и когда мы каялись, то Батюшкину радость невозможно было описать: ребенок раскаялся!