Кавказская Голгофа
Шрифт:
У нас в крестилке висела икона: Спаситель в окружении детей. Я смотрела на нее, когда Батюшка брал меня с собой помогать во время службы, и всегда думала: это наш отец Петр изображен там, ведь он так любит детей! Только когда подросла, поняла, что там изображен Господь, а отец Петр был похож на Него своей праведной жизнью и любовью к людям».
Мы уже говорили, что свой дом в последние годы жизни протоиерей Петр Сухоносов отдал беженцам из соседнего городка (когда-то курорта) Серноводска. Глава этого семейства много лет проработал учителем физики, но вынужден был покинуть разрушенный во время артиллерийского обстрела и бомбардировок дом и вместе с женой, работавшей в местном санатории медицинской сестрой, и двумя неполнолетними дочерьми искать нового пристанища. Промыслом Божиим он познакомился с отцом Петром, который тут же приютил его в своем доме. Батюшка не скрывал радости, видя,
«А мы будем молиться, – успокаивал ее Батюшка, - и все пройдет. Раз вы не спите по ночам, то молитесь, и я помолюсь ночью, потому что тоже сна нет».
Когда же становилось особенно тяжело, Батюшка вместе с Ниной в своей келлии опускался на колени перед святыми образами Спасителя и Матери Божией и со слезами вымаливал облегчение ее душевных терзаний. И действительно, состояние несчастной заметно улучшилось. Вскоре она смогла найти работу, дети пошли в школу, а через три года старшая дочка Таня станет у Батюшки помощницей во всем, что касается делопроизводства и порядка в бумагах. Нине Петровне и ее детям отец Петр часто дарил духовные книги, которые теперь стали бесценной реликвией всей их семьи. На одной из таких книг Батюшка напечатал и собственноручно вклеил слова преподобного Исаака Сирина:
Позволь преследовать себя, но сам не преследуй. Позволь распять себя, но сам не распинай. Позволь оскорбить себя, но сам не оскорбляй. Позволь клеветать на себя, но сам не клевещи. Радуйся с теми, кто радуется. Плачь с теми, кто плачет – таков закон чистоты. Страдай с болящими, скорби с грешницами, радуйся с кающимися. Но в духе твоем оставайся одинок. Набрось покрывало на впавшего в грех и прикрой его. И если не сможешь взять на себя его прегрешение и понести кару и стыд вместо него, то хотя бы не забывай его.
«Я часто открываю страницу с этими словами, говорит Нина Петровна, – и задумываюсь над тем, что каждая строчка написанная относится к батюшке. Все сказанное в них он пережил и исполнил сам».
«Мы в полной мере испытали на себе благодатную силу святых Батюшкиных молитв, – рассказывает Татьяна Гапотченко, старшая дочь Нины Петровны Сапрыкиной. – По благословению Батюшки я вышла замуж за молодого верующего человека, пономаря нашего храма. Когда пришло время рожать, то мама хотела отвезти меня в соседний Владикавказ, чтобы я была под наблюдением хороших специалистов. Но Батюшка не благословил, а настоял на том, чтобы я рожала в Слепцовке и чтобы рядом были родные. Я не дерзнула ослушаться батюшку и осталась дома. Роды у меня были тяжелые. Когда меня привезли в больницу, то родовая деятельность полностью прекратилась и ребенок мог погибнуть в утробе. Что только врачи ни делали – все было неэффективно. Мама в слезах прибежала к батюшке и стала просить его святых молитв. Тогда он на всю ночь открыл Царские Врата в нашем храме и отслужил молебен. А меня тем временем в больнице положили на стол, собрались все врачи и смотрят с удивлением: «Таня, как же твой ребенок еще живет? Ведь у тебя совершенно нет вод». Но по милости Божией и молитвам нашего отца Петра все прошло благополучно, и на свет появился наш живой и здоровый сыночек-первенец. Когда меня выписывали домой, то Батюшка всех врачей одарил конфетами».
В одном из церковных домов жила еще одна несчастная семья, а рядом с ней – пожилая женщина, раба Божия Любовь, приехавшая сюда из Нальчика после тяжелой операции. Многие годы она трудилась сторожем в Михайло-Архангельском храме города Грозного и стала, пожалуй, единственным уцелевшим свидетелем варварского уничтожения одной из старейших православных Церквей на Северном Кавказе. Она вспоминала, как со стоном – будто заплакали – упали на землю тяжелые колокола, когда храм охватил пожар во время артиллерийского и ракетного обстрела, как люди под пулями и осколками стали выносить в церковный двор старинные иконы, а святые образа плавились от нестерпимого жара... Потом ее в ногу ранил снайпер, и она уже не смогла ходить без костылей.
Отец Петр не смотрел на возраст и положение человека, нуждавшегося в его помощи. Он просто шел ему навстречу и помогал. Эта помощь была сокрытой от чужого взора: так, по заповеди Спасителя, его левая рука не знала, кому благотворила правая. Поэтому нам только сегодня открываются новые и новые свидетельства деятельного
Последние годы рядом с ним жила девочка Ангелина. У нее была страшная судьба: в неполные пять лет ее едва не убили собственные родители – горькие сельские пьяницы. «Наш ребенок: что захотим – то и сделаем», – задиристо поговаривали они, когда соседи старались хоть как-то угомонить их. И когда близкие увидели, что в любой момент эти угрозы могут перейти в кровавую трагедию, они вырвали девочку из их лап и привели ее к батюшке для временного жительства. Несмотря на угрозы лично расправиться «с попом», отец Петр решительно не отдавал им ребенка, а вскоре суд лишил их родительских прав. Ангелина так и осталась жить у Батюшки. Она была настолько запугана постоянными угрозами, пьяной бранью, драками своих родителей, что ни с кем не разговаривала: исключением был только Батюшка, который сажал ее себе на колени и учил грамоте, а девочка открывала ему свои детские «секреты&;raquo;. Вскоре у нее проявились заметные способности к церковному пению. Поначалу Ангелина стояла в понамарке и негромко подпевала клиросу, время от времени спрашивая стоявшую тут же для помощи батюшке пожилую женщину: «Тетя Надя, я правильно беру ноту?» Батюшка из алтаря подбадривал свою воспитанницу, а впоследствии благословил ее на клирос учиться церковному пению всерьез.
«Анжеле вручили при певчих иконочку, прочел ей все, что Вами написано, – пишет Батюшка письмо на Украину, рассказывая о своей маленькой воспитаннице. – Стоит, блымае очима... Читает и поет по книге, но буквы не знает. Надо бы ей игрушку хорошую, а вот какую – я не знаю. Может быть, найдете?»
«Ангелине нужна игрушка, – вновь он вскоре обращается с просьбой, – только игрушка УЧЕБНАЯ, то есть азбука. Ведь были же когда-то кубики с картинками! Память у нее есть, читает трисвятое наизусть, но развитие надо подтолкнуть, вызвать желание учиться. Приходит к семи часам. Вообще, она речистая, выражается чистым русским языком. Может быть, найдете на картоне раздельные буквочки?.. Постарайтесь. Нужно срочно».
«Спаси, Господи, за кубики, – благодарит Батюшка, – да, этого я и просил. Анжела алфавит почти знает, но слоги даются ей трудно или желания мало. Алле приходится покрикивать на нее. А на устную речь она грамотная. Но от строгих наказаний воздерживаемся... Ей уже 7 лет. В школу ходить опасно, а как еще – не придумаем. Иногда со службы уходит, чтобы побегать с детьми...»
Недалеко от церкви жила (а может, живет и до сих пор?) еще одна несчастная – раба Божия Евгения. От рождения тяжелая неизлечимая болезнь приковала ее к постели, однако, несмотря на это, она имела чистый, ясный ум и всегда держала в нем молитву. Ее привозили в специальном возочке в храм и ставили напротив иконостаса: там ей удобно было следить за богослужением, слушать певчих и молиться. Когда Батюшка выходил со Святой Чашей, она плакала. Не было, пожалуй, дня, чтобы Евгения не увиделась с батюшкой: она любила его духовно настолько, насколько на это способен чистый непорочный ребенок. И отец Петр отвечал ей на этой неподдельной лаской: он всегда подходил к ней, разговаривал, улыбался, часто причащал и на каждой службе давал ей обязательно приложиться к кресту. Все это было для Евгении большим утешением в ее жизни.
Когда отец Петр приезжал по делам в Грозный, где находился благочинный православных церквей бывшей Чечено-Ингушетии, к нему немедленно со всех сторон спешили люди – просить святого благословения. В Грозном его очень многие знали и тоже искренно любили, часто ездили к нему в «Слепцовку» за советом.
«Батюшка поднимался на второй этаж, где располагался кабинет отца благочинного, – вспоминает давняя прихожанка Грозненского Михайло-Архангельского храма Мария, – а за ним следовала целая вереница народу. Батюшка всех благословлял, ласково целуя в голову. Входя же в само помещение, он почтенно разувался, снимая с сапог галоши, что другие посетители, как правило, не делали – ведь это была все-таки прихожая.
«Батюшка, что вы делаете! – пыталась его остановить женщина-смотритель. – Зачем вы разуваетесь? Проходите, проходите!»
Но отец Петр все-таки разувался, всем кланялся и, почтительно указывая наверх, тихо отвечал: «Как можно? Ведь я иду туда...»
К отцу Петру обращались самые разные люди. В конце 1980-х годов, в самый разгар горбачевской «перестройки», сюда потянулись руководители: они шли, предложить свою помощь, пожертвовать что-то на храм. «Раз вы помогаете нам, значит, верите, что церковь необходима государству, – беседовал с ними отец Петр. – Тогда почему ж сами не ходите на богослужения? Вот если бы руководитель был верующим, то, глядя на него, к вере пришли и его подчиненные».