Кавказская Голгофа
Шрифт:
Некоторые из духовных чад архимандрита Меркурия пытались истолковать эти наполненные пророческим духом слова как предсказание близкого конца света – тем более что весь ход жизни человечества все больше и больше соответствовал апокалиптическим пророчествам. Но теперь, когда задумываешься над сокровенным смыслом предсмертных слов старца с высоты трагедии, которую Господь Своим непостижимым Промыслом попустил на кавказскую землю, станет понятным, какой огонь отец Меркурий имел в виду. Теперь очевидно, что это было пророчество близкой войны, пожар которой опустошит огромный город, превратив его в сплошное пепелище, разорит села, унесет с собой десятки тысяч жизней. Но тогда, в конце 1980-х и начале 1990-х годов, вряд ли кто мог всерьез предположить, что все, кто жил в Грозном
Тогда же впервые заговорили о новом виде «чеченского бизнеса»: работорговле. В республике организованно действовали сразу несколько групп профессиональных похитителей, которые «охотились» главным образом на влиятельных бизнесменов и их детей, иностранцев, журналистов. Позже, с началом боевых действий, к их жертвам добавятся военнослужащие: офицеры и простые солдаты. Удерживая их в неимоверных условиях плена – чаще всего в специально вырытых для этого землянках и бункерах с металлическими люками и решетками – и подвергая там нечеловеческим пыткам, похитители требовали от родственников выкуп.
Бандиты часто снимали страдания своих узников на видеокамеру, а пленку переправляли их близким, чтобы те были «покладистее». Нередко похитители совершали дерзкие нападения на состоятельных соотечественников и иностранцев с целью их последующего обмена на собратьев-уголовников, отбывавших срок заключения в российских тюрьмах. Наиболее громкие похищения использовались бандитами для политического шантажа и давления на общественность. К началу второго этапа кавказской войны в 1999 году в чеченском рабстве, по разным сведениям, насильственно удерживалось более полутора тысяч пленников. Православные священники станут последними жертвами похитителей.
Изгои
Изгоями объявлялись не только русские, но и украинцы, армяне, евреи, дагестанцы – все, кто не хотел признавать диктаторского режима генерала Дудаева. На центральной площади Грозного болталась тряпка-призыв: «Русские – в Рязань, армяне – в Еревань, ингуши – в Назрань!» Перед надвигавшейся трагедией люди потянулись к Богу, уповая на Его защиту и милость. Грозненский храм святого Архистратига Михаила был забит до отказа. Даже в вечернее время, когда выходить из дома стало чрезвычайно опасно, люди шли в храм на молитву. Шли верующие и неверующие, вчерашние коммунисты и беспартийные, старики и дети. Военнослужащие и работники милиции заходили в храм, снимая форменные фуражки, истово крестясь на святые образа и, постояв немного, решительным шагом выходили на улицу, где уже слышались ружейные и автоматные выстрелы.
Из Грозного все больше и больше людей стало приезжать и в «Слепцовку»: просить Батюшкиного благословения и святых молитв на переезд в безопасные места. Уезжали и сами станичники. На заборах и воротах казачьих дворов сплошь и рядом можно было видеть лаконичную надпись: «Продается».
Вот вместе с батюшкой из маленькой комнатки выходит уже немолодая женщина, вся в слезах. Низко кланяется отцу Петру в ноги и на прощание просит его благословения и святых молитв: она тоже покидает родную станицу и родной храм. Видно, как тяжело обоим это расставание. Не успела она отойти от Батюшки, как к нему тут же подошел еще один прихожанин – с той же просьбой...
«Таня, Таня! – расстроенным голосом зовет отец Петр сестру. – Ну вот, смотри, еще один собрался уезжать...»
«А на кого же вы оставляете нас?» – спрашивал отец Петр, которому было мучительно больно расставаться с близкими и дорогими людьми. Он ставил этот фактически безответный вопрос, прекрасно понимая, что люди спасают свои семьи, детей и родных от смерти. Многие предлагали батюшке покинуть этот взрывоопасный край и уехать с ними, где тоже были православные храмы.
«Я, наивная, – рассказывает Елена Михайловна Турина, – говорю: «Батюшка, поехали с нами, в нашем селе тоже есть храм, будете служить, наших земляков там много». А он ответил так: «Мне нельзя! Капитан покидает свое тонущее судно последним. У меня
И благословлял на переезд других, оставаясь сам в своем «соборике» на великий подвиг. Для каждого из уезжавших Батюшка находил теплое слово утешения, обещая не забывать в своих молитвах.
Духовная связь с паствой, оказавшейся в изгнании и вынужденной эмиграции, с этого момента продолжилась в письмах отца Петра. Писал он их постоянно и много, несмотря на занятость и нездоровье. Если болезнь все же одолевала, то Батюшка диктовал их через помощников. Часто печатал на старенькой портативной машинке, реже – писал собственной рукой, только в крайних случаях, когда дело не требовало отлагательства. Бывало, что отец Петр брался писать письмо, но откладывал недописанную фразу на другой день, а потом вновь возвращался к ней. Так на одно письмо уходило несколько дней, но в любом случае никогда не оставлял безответными письма людей. Отвечая на конкретные вопросы, всегда интересовался житейскими делами своих чад, радовался их успехам и соболезновал горю. Не забывал он даже маленьких детей.
«Очень, очень рад за успехи Кати, спаси ее, Господи! – обращается Батюшка к дочери своего духовного чада А., которую сам крестил в младенческом возрасте. – Только чтобы все ее старание было посвящено Господу, т.е. в смирении. А если гордость, то все пропащее. Что важнее для нее сейчас? ПОСЛУШАНИЕ – ни одной оговорки, прекословия папе и маме. Слышишь, Катенька? Где смирение – там и любовь, а она-то и назидает, а гордость кичит...»
Все, кто был близок батюшке, отмечают, что по его святым молитвам благополучно обжились на новых местах, наладили свой быт. Та же Елена Михайловна Турина признается: «Только по молитвам отца Петра мы благополучно устроились на новом месте, нашли работу, построили дом. И, к великой нашей радости, Господь сподобил встретиться с нашим батюшкой на Кубани в 1994 году. Он приезжал в Краснодар и, зная что мы живем недалеко, заехал к нам, да не один, а с настоятелем храма иконы Казанской Божией Матери в Карабулаке отцом Петром. Посетили они нас на масленицу. Вспоминаю, как они сидели на диванчике и тихо беседовали с нами. Я рассказывала им, как по ночам читала акафист святителю Николаю, просила помощи в строительстве, и Господь помог нам. До сих пор в нашем доме чувствуется божественная благодать, которую мы, недостойные, получили во время освящения дома и всего подворья нашим духовным отцом».
Отец Петр не скупился на теплые слова своим духовным детям, оказавшимся изгоями.
«Ну что поделать, – утешает он в письме одного из них, – не скорбите, что оставили нас, время прежнее не вернуть. У вас ведь семья – не пошлешь же их на крест. Когда вырастут, тогда могут пойти сами. Наше же положение вам известно: война добра не делает никому».
Своим вниманием он не оставлял никого из близких. В канун больших православных праздников рассылал всем поздравительные открытки, и люди уже знали, что если такой «весточки» от Батюшки долго нет, то значит, что-то случилось. И начинали беспокоить отца Петра телефонными звонками, телеграммами или просто собирались в дорогу проведать его. Батюшка сердцем чувствовал это беспокойство близких и торопился их успокоить.
«Простите за малость писания по лености, которая прикрывается немощью, – пишет он. – И писать некогда, и работать, и молиться, а часы жизни не стоят. Ой, горе, горе мне, грешному...»
Несмотря на начало военной операции и опасность передвижения по территории республики, – Ингушетия стала фактически прифронтовой зоной – десятки людей каждый месяц приезжали к своему духовнику и наставнику в гости. В основном это были женщины, пользовавшиеся большим, чем мужчины, доверием военных, они беспрепятственно пропускались в станицу Орджоникидзевскую. Сложнее было мужчинам. Появление любого из них в этих местах, особенно если в паспорте стояла иногородняя прописка, вызывало подозрение на милицейских и армейских блок-постах и заканчивалось, как правило, задержанием и выяснением личностей задержанных. Но люди все равно ехали, и никакая война, никакие кордоны не могли остановить их любовь к духовному отцу и наставнику.