Кавказская Голгофа
Шрифт:
«Как мы живем? – пишет отец Петр Сухоносов своему однокурснику Михаилу Васильевичу Толмачеву (по каким-то причинам он не принял сан после завершения учебы в семинарии, но Батюшка искал его и совершенно неожиданно нашел незадолго до трагедии – А. Г.). – О мне что говорить, ведь я здесь старожил. А вот интересно, как у нас здесь рядом 3–5 км в станице Троицкой живет священник чуть постарше нас. Совершенно одинокий. Открыли там службу в 1990 году, отдали школу под храм, теперь домик рядом, он там живет, 4 комнатки одному. Русских, как написали в газете, осталось всего 1120 душ, ну а сколько богомольцев – понятно. Еще он ездит в другую станицу, там тоже не больше. Певчие, псаломщица покинули его – и все. Я не представляю, как это можно. А он служит себе спокойно, как будто лучшего он и не знает. А перед ним два
С уважением и теплотой пишет Батюшка о своем собрате из станицы Троицкой – отце Петре Макарове – и в других письмах: «Отец Петр в Троицкой, мы теперь спокойны за священнослужителей. Ассиновские заботятся о приобретении иконостаса»; «Теперь Ингушетия в моем попечении, а не отца П. Нецветаева. В Ассиновской больной... Не знаю, что и будет. В Троицкой отец Петр – прекрасный молитвенничек, наверное, будем посылать его в Ассиновскую...»
Отец Петр тяжело переживал трагедию, пришедшую в край. Прожив тут много лет в большой и дружной многонациональной семье, он оплакивал страдания всех, кого война в одночасье сделала обездоленными, разоренными, голодными и холодными, осиротевшими. Он силился понять причины, ожесточившие сердца людей, еще вчера живших в мире и согласии, находивших общий язык, вместе растивших детей, питавшихся одним хлебом, дышавших одним воздухом. Батюшка мучительно пытался осмыслить логику новой кавказской войны. Он видел, как ее пожар, начавшись с небольших локальных конфликтов в Закавказье, уже перекинулся через Большой Кавказский хребет и с каждым днем угрожал охватить весь кавказский регион. Станица Орджоникидзевская превратилась в транзитный пункт на пути следования не только российских войск, но и многочисленных миротворческих миссий, международных наблюдателей, представителей пацифистских организаций, журналистов, обозревателей, народных депутатов, политологов, а также посредников, занимавшихся обменом военнопленных. Не было дня, чтобы в «Слепцовке» не останавливались родители, приехавшие сюда в поисках своих пропавших без вести детей. 1994–1996 гг. превзошли по своей трагичности десять лет бесславной брежневской авантюры в Афганистане. Бодрые обещания бездарного генерала Грачева решить чеченскую проблему «силами двух парашютно-десантных полков» никак не вязались с огромными потерями российских войск. Эти потери превзошли самые мрачные прогнозы и скорбную статистику всех утрат России на чужбине.
Осенью 1994 года, в начале боевых полномасштабных действий официальные власти организовали на федеральной трассе вблизи поворота на станицу Орджоникидзевскую митинг-встречу передовым армейским подразделениям. Мероприятию постарались придать характерную для того времени помпезность. Пригласили и протоиерея Петра Сухоносова, чтобы он сказал воинам напутственное слово и благословил их.
«Я шел туда и не знал, что говорить и на что благословлять, – вспоминал потом Батюшка. – Передо мной стояли совсем молодые солдаты и их командиры, и мне казалось, что никто из них не осознавал сути происходящего. Мне предоставили слово, но я лишь мог пожелать, чтобы Господь их всех сохранил от смерти. Помолившись так, я осенил их крестом».
Новые заботы
В постоянных трудах и молитвах Батюшка мало интересовался политикой: на это у него просто не хватало времени. Тем более он не вникал в политические спекуляции и трескотню, которыми в те годы была окружена военная операция в Чечне. Но как опытный духовный пастырь и искренний патриот, отец Петр чувствовал, что Родина тяжело больна. Он ясно видел и осознавал, что Чечня – это лишь очередная проба испытать матушку-Русь и ее православный народ на прочность. Как мы – выдержим, выстоим? Или еще ниже согнемся под ярмом иуд и негодяев, отдавших нашу святую землю на разграбление и поругание, раболепно упадем им в ноги?
Понимал Батюшка и другое: помочь Родине он лично может только молитвой. Не деньгами, не добровольцами, не оружием, а именно молитвой перед ликом Спасителя и Пресвятой
Поздним вечером весной 1996 года мы сидели с отцом Петром в его келлии и разговаривали. Ставни окон были плотно закрыты, в комнатке горела лишь одна маленькая лампочка. Было слышно, как в направлении соседнего Бамута «работала» тяжелая артиллерия и фронтовая авиация. Все живое в тех местах, казалось, было давно уничтожено: не только люди, но и природа. А боевики оставались живы и яростно сопротивлялись, зарывшись глубоко под землей в ракетные шахты.
Перед батюшкой лежал листок бумаги. Это было стихотворение. Отец Петр взял листок и прочитал несколько строчек:
Великий Боже, помяни
В любви Твоей неизреченной
Солдат, невинно убиенных
В огне неправедной войны.
Коль уберечь мы не смогли
Своих сынов от страшной смерщи,
Ты Сам, Владыко, им отверзи
Селенья райские Твои.
Ты Сам, Владыко, упокой
Тех пацанов еще безусых,
Укрой их – юных, светлорусых,
Своей отеческой рукой.
Им память вечную сверши –
Живьем сгоревшим в «бэтээрах»,
Сраженным пулей у прицелов,
Огнем упавшим с высоты,
Замерзшим в поле и горах,
В мученьях кровью истекавшим,
От адских мук и ран стонавшим
В прифронтовых госпиталях;
В солдатских цинковых гробах
Прибывшим в вечные селенья,
Земле принесшим в погребенье
Свой скорбный неоплатный прах...
Страшное стихотворение... Горький молитвенный плач о тысячах русских сынов, сложивших свои юные головы в кавказской бойне.
Батюшка тяжело вздохнул и задумался. «А почему тут написано: «В огне неправедной войны»?» – после долгой паузы спросил он. Задумался и снова спросил: «Почему эта война «неправедная»?»
Я молчал, вспоминая и осмысливая прожитые в Чечне годы. Батюшка продолжил: «Мне кажется, эта война не «неправедная», а «неправильная». Что «праведного» в том, что над нами теперь издеваются ваxхабиты? А разве «праведно» пустить по миру столько беженцев? Нет, мне все-таки кажется, что эта война прежде всего неправильная. Столько жертв, столько разрушений!.. Уничтожен целый город! А война сама по себе праведная: если эту беду сейчас не остановить, то скоро честному человеку нигде не будет места от бандитов и преступников».
С началом боевых действий у протоиерея Петра Сухоносова прибавились новые хлопоты. С весны 1994 года он назначается благочинным православных церквей Ингушетии.
Чечня с ее столицей городом Грозным полностью выходит из-под контроля центральных властей и становится настоящим бандитским логовом. Туда никто не решается ехать.
В «Слепцовку» зачастили военные: они обращались с просьбой приехать в расположение дислоцированных на границе с Чечней подразделений и блок-постов покрестить молодых солдат, прибывавших сюда со всей огромной России, отслужить молебен о спасении. Прямо к церкви подъезжали военные машины, и Батюшка, собрав все необходимое для священнодейства, уезжал часто на целый день. Люди, конечно, сильно волновались, плакали и молили Господа, чтобы Он уберег дорогого им пастыря от всех бед и напастей. Обычно вместе с собой отец Петр брал кого-нибудь из своих церковных помощников. Кроме того, он никогда не ехал в гости к воинам с пустыми руками, а обязательно вез им гостинцы и вообще все, что приносили люди в храм на панихидный стол. Солдаты всему были рады.
Монахиня Анастасия поведала об одной из таких поездок. Она вспоминает, как однажды летом 1995 года, когда недолго гостила в Слепцовской, Батюшка вдруг говорит, что завтра надо ехать на далекую пограничную заставу крестить солдат. В это время у него было очень много разных дел, и отлучиться из храма просто не имел возможности. Все, что можно перенести на другой срок, он переносил. Казалось, можно отложить и эту поездку. «Нет, – категорично сказал отец Петр, – мы отложим все остальное, но завтра поедем к пограничникам». Рано утром в храм приехал офицер. Батюшка взял все необходимое для крещения. Нам же, как это бывало и раньше, когда он ехал к военным, наказал взять гостинцев: конфеты, варенье, солку, хлеб – все, что принесли люди на панихиду.