Кавказская Голгофа
Шрифт:
Каждой такой встрече Батюшка был рад несказанно. Наверное, он не терял надежды на то, что жизнь скоро войдет в нормальное, прежнее руслени что люди вернутся к прежним родным очагам.
«Уже некоторые люди возвращаются, особенно к детям едут, – сообщает в письме Батюшка. – Жаль, что Вы поторопились, теперь у нас в Назрани свое гостелевидение. Приезжали на Страстной Четверг, брали интервью, т.е. поздравление мое к людям. Говорил я за Вас директору, но забыл фамилию Вашу...»
«Да, скорбна и Ваша обстановка, – соболезнует Батюшка своему духовному чаду, оказавшемуся в изгнании, – от одного горя ушли, другое встретили. Духовные скорби и разложение
«Собираетесь ли возвращаться? – обращается отец Петр через интервью с корреспондентом одной из российских газет. – Я понимаю, мне легко говорить, никого родных не осталось, доживаю. Но вы, кто и на чужбине не прижился, – долго скитаться будете? Три раза переехать – что раз сгореть. Вот недавно к нам старушка вернулась – нашли ей жилье. Может, и вам с Божией помощью и с заботой руководства и жилье, и работа найдутся. Скорбно, с большой болью вспоминаем о вас...»
Федеральная трасса
Так теперь называется трасса «Баку – Ростов»: она проходит в непосредственной близости от станицы Орджоникидзевской. С началом войны эта транспортная артерия стала единственной «дорогой жизни» для всех, кто стремился в «Слепцовку». Чтобы попасть в станицу, стоит лишь свернуть с шоссе и проехать несколько сот метров асфальтовой дороги. А почти параллельно с федеральной автомагистралью из Орджоникидзевской в сторону соседнего городка-курорта Серноводск – когда-то известной на весь бывший Советский Союз целебными грязями и минеральной водой здравницей – протянулась прямая, как струна, 12-километровая дорога местного сообщения. Даже днем она выглядит пустынной: редкая машина обгонит тебя или пронесется навстречу. По этой безлюдной дороге похитители отца Петра будут уходить от погони, бросив у въезда в Серноводск одну из своих машин со свежими следами крови...
Близость федеральной трассы в жизни станичников органично сплелась с близостью самой войны. Лязг гусениц тяжелой бронетехники и гул крытых брезентом военных колонн отдавался дребезжанием оконных стекол в домах. Днем и ночью нескончаемым потоком в сторону Грозного двигались маршевые подразделения российских войск. В обратную сторону армейские тягачи круглосуточно везли ту же бронетехнику, только теперь в виде бесформенной груды металла: искореженную, изуродованную от мин и снарядов, от выстрелов гранатометов, от бутылок с зажигательной смесью. Этой же трассой шел и страшный «груз 200»: цинковые ящики с останками ребят, сложивших свои головы в той страшной бойне. На въезде в Грозный российских солдат встречал зловещий плакат: «Добро пожаловать в ад!»
Не только земля, но и небо над «Слепцовкой» не знало покоя – от рева проносившихся штурмовиков, тяжелых бомбардировщиков, вертолетов. Все ближе и ближе слышались нарастающие раскаты артиллерийских ударов и разрывы авиабомб: совсем рядом – всего в нескольких километрах от станицы – шли яростные бои за чеченское селение Бамут. Сохранившиеся шахты стоявшей здесь в прежние времена ракетной воинской части боевики теперь превратили в неприступный бастион. Приезжавшие в станицу гости не переставали вздрагивать всякий раз, когда слышали очередной залп артиллерийской батареи и установок «Град».
«Этот «гром» у нас теперь и летом, и зимой», – спешил успокоить гостей отец Петр.
За станичной околицей, на пустыре, выросли первые городки беженцев: в холодных дощатых вагончиках,
Доставалось не только живым: разъяренные националисты пришли на местное христианское кладбище и начали устраивать там погромы могил. Таблички с именами усопших и их фотографии превращались в мишени, по которым целились и стреляли из оружия вандалы. Памятники и кресты валялись на земле, а на них корявой рукой в адрес еще живых было написано: «То же самое ждет и вас».
Впервые за всю историю станицы возле церкви появилась вооруженная милицейская охрана: таково было распоряжение Президента Ингушетии Руслана Аушева. Отныне церковь охранял круглосуточный милицейский пост. Он значительно усиливался в дни больших христианских праздников. Но даже эти меры предосторожности не гарантировали личной безопасности настоятеля и прихожан, провокации или диверсии можно было ждать в любой момент. Во время крестного хода на Пасху через соседние дворы прямо в головы верующих летели увесистые камни, слышались выстрелы. Вооруженные милиционеры-ингуши в бронежилетах плотным кольцом оцепляли Покровскую церквь, чтобы туда не проникли провокаторы и тщательно проверяли всех подозрительных лиц, среди которых могли оказаться и специально подготовленные диверсанты.
«У нас Пасха прошла относительно нормально, – пишет отец Петр в письме 26 мая 1998 года, – но было происшествие. В Великую Субботу в два часа ночи мы слышали нападение на охранников. После Пасхи у нас дежурят три охранника. Обстановка в Ассиновке напряженная, да и у нас также. Как вы слышали, в Ставрополе будет штаб для наведения порядка на Кавказе. Отзывается торговля рабами. В первый день Пасхи прибыл и лично поздравил в 11 часов дня нас Президент Аушев, подарив на храм 10 тысяч рублей, которые кстати пришлись вручить пострадавшим охранникам».
Так протоиерей Петр Сухоносов не прекращал свою благотворительность даже в условиях реальной опасности для его жизни.
«В Ингушетии по милости Божией сносно, тихо, – рассказывает Батюшка в письме о своей жизни. – В Грозном – сами знаете по телевидению. Ассиновская так и страдает, неопределенная между Ингушетией и Чечней... В Ассиновке больших боев не было, неделю назад проехал я треть села, разрушений не видел, поехал туда отец Петр Троицкий (который впоследствии тоже станет жертвой похищения террористами почти одновременно с протоиереем Петром Сухоносовым – А. Г.). Да, в Грозный пока нет дороги от нас».
Из письма в Ставрополь протодиакону Димитрию: «Обстановка у нас пока тихая, но пресса пугает, как Вы слышите. В Ассиновке войска стоят. Залпы до нас слышатся. Что дальше? Один Господь знает. Отец Петр Троицкий служит там...»
Батюшка глубоко уважал настоятеля храма в станице Троицкой отца Петра Макарова, называя его «Троицким» – наверное, так же по-простому, как себя – «Петром Слепцовским». Он искренно восхищается его верою, скромностью, смирением, незлобием и мужеством, ибо служение православного священника в тех краях всегда требовало немалого мужества, а в период начавшейся новой кавказской войны – мужества особого.