Кайсе
Шрифт:
— Итак, вы знали Джинни Моррис, — заключил он.
— Я этого не говорила. — Она посмотрела вокруг себя, как если бы в этой так надежно охраняемой усадьбе ее мог кто-либо подслушивать. — Однако и в самом деле я ее знала. Я знала всех его любовниц. Я была единственным человеком, которому он мог довериться полностью.
— Тогда вы знаете, куда ФПЗС поместила вашего брата?
— Нет. Я только подготовила Джинни к переезду. Остальное все Дом делал сам.
— Боже милостивый! — Кроукер понял, почему она плакала над фотографиями, — она помогла своему брату
— Доминик был... необычный во многих отношениях, — произнесла Маргарита. — Что же касается его любви к женщинам, то он был подобен Джону Кеннеди — он просто не мог удержать себя. Кажется, существует медицинский термин того, чем страдали они оба, это «сатириаз».
— Вы имеете в виду, что ваш брат был болезненно-сексуален?
— Я уже слышала подобные высказывания раньше, — заявила она, наблюдая, как ротвейлер наконец расправился со своей жертвой. Затем она повернулась к Лью и произнесла с холодным выражением лица: — Вы находитесь сейчас здесь как мой гость, детектив, и я прошу вас в будущем с уважением относиться к памяти моего брата.
Кроукер собирался вновь прибегнуть к шоку, как средству вызвать непроизвольную реакцию с ее стороны. Когда он впервые подъехал сюда, он был готов отнестись к ней как к простому экспонату итальянской магазинной витрины. Но она оказалась совсем не такой простой. Теперь он начал понимать, что его основные представления об этой тройке — Доминике, Тоня и Маргарите — были, пожалуй, совершенно неосновательны.
Он предполагал, что парни остаются парнями, и поэтому доверенным лицом Доминика Гольдони должен был быть Тони де Камилло. С первого взгляда такой типичный сценарий был логичен — именно Тони был выбран Домом в качестве своего преемника. Но чем больше Кроукер говорил с Маргаритой, тем больше убеждался в том, что на самом деле эти двое мужчин никогда не были близки друг другу. Теперь его преследовал другой вопрос: если Доминик посвящал Маргариту в свои амурные дела, доверял ли он ей что-либо еще?
— Я жил один слишком долго. Наверное, мои манеры стали совсем не те, что были прежде.
— Вы имеете в виду жизнь детектива на улицах Нью-Йорка?
Услышав это, он не мог удержаться от смеха.
— Я понимаю ваш намек, миссис де Камилло. Приношу свои извинения. Но я хотел бы, чтобы вы назвали меня Лью, «детектив» звучит так...
— Формально?
Он снова засмеялся, почувствовав удовольствие от пребывания в ее компании.
Маргарита повернулась к нему:
— В самом деле, почему бы мне не называть вас Лью, а вы могли бы называть меня Маргаритой.
— Превосходно.
— Я голодна. Давайте перекусим чего-нибудь.
Она пригласила его в свой двухместный «лексус». Всю дорогу за ними вплотную следовал «форд таурус». Кроукер посматривал в зеркало заднего обзора, надеясь убедиться, что молодчики оставили дома ротвейлера.
Маргарита вела машину быстро и очень профессионально. Ей были известны все места, где стояли на боковых дорожках и площадках для мелкого ремонта полицейские патрули, готовые в любой
Хозяин заведения, человек со смуглой кожей, который мог быть родом практически из любой средиземноморской страны, подошел к ним сразу, как только они вошли в покрытую бирюзовым пластиком громадную кабину, где могли разместиться полдюжины крупногабаритных взрослых персон.
— Добрый день, миссис Д., — произнес он почтительно. — Что подать вам сегодня?
— Закажите пасту [28] , — обратилась Маргарита к Кроукеру, не открывая меню. — Это единственное блюдо, которое готовится здесь.
28
Итальянское блюдо из макарон.
— И бутылку «Валполицеллы» за счет ресторана, — просиял хозяин и поспешно удалился.
Они ели пасту «алио'олио» с горячим итальянским хлебом с хрустящей корочкой. Маргарита положила в свою тарелку горсть молотого красного перца. Кроукер был в Марко-Айленде так давно, что уже забыл вкус действительно хорошей пасты.
Большую часть вина выпила Маргарита.
— Почему вы все-таки позволили мне быть вашим гостем? — поинтересовался Кроукер во время еды.
— Из любопытства, — ответила Маргарита прямо, в присущей ей манере, обезоруживающей ее собеседников. — Когда вы приехали, вы были в моих глазах просто еще одним полицейским, посланным сюда, чтобы причинить нам горе. Но потом я поговорила с вами и поняла, что мои представления о вас совершенно ложны. Я придерживалась стереотипов.
Кроукер рассмеялся.
— Именно так произошло и со мной. Я думал, что, будучи женой Тони Д., вы знаете... — Он внезапно замолчал, смутившись.
— У сицилийцев есть поговорка, Лью. Согласно ей, женщины предназначены для того, чтобы убирать, готовить пищу и производить детей, предпочтительно мальчиков, каждые два года. Я не сицилийка и не соответствую ни одному из этих параметров.
— Однако Тони, будучи сицилийцем, женился на вас?
Маргарита стерла масло с уголков рта.
— Я была очень молодой, и он с ума сходил по сексу. Он любил спать со мной.
— А вы? Что любили вы?
— В Тони? Он был как белый рыцарь — сильный, красивый, могущественный. Он был старше меня, и он знал, что ему нужно и как получить это. Для молодой девушки подобная грубая сила может быть сильнодействующим возбудителем — особенно когда все другие парнишки, которых вы знаете, барахтаются и мечутся, не зная даже, кем они хотят стать.
Кроукер подлил ей вина. Маргарита улыбнулась.