Каюр
Шрифт:
Центром этого микроскопического мироздания был вагончик. Он был почти идентичен тому, в котором едва не состоялось моё сожжение. Позже Джякус мне объяснил, что он специально выбрал такой. Так что поселились мы здесь не из презрения к цивилизации, а из терапевтических соображений.
Войдя внутрь, посетитель сразу же упирался животом в холодильник, который стоял напротив двери и как бы делил помещение на две части. Половину левой занимала кровать, формально напоминавшее пластиковое солдатское ложе, какими с недавних пор стали оборудовать и наши казармы. Только эта была просторней. К стене был присобачен средней величины
– Жить будешь здесь, - сказал мне Джякус, мотнув головой вправо.
– Тыр, - иронически произнес он и добавил, - Карпенко.
Джус, очевидно, жил в автомобиле.
– Но... мне надо быть дома, - вяло возразил я.
– А что у тебя дома? Тараканы не кормлены?
– Наблюдение... Соцработник...
– сопротивлялся я.
– Неб... не беспокойся, здесь он тебя не найдет.
– Пусть думает, что ты из дому ушел, - добавил Джус.
– Какой-то он полуспущенный, этот Тыр, - резюмировал Джякус, сообщая догонщику итоги знакомства со мной.
– Д...думаю, что ты прав, надо его переубедить.
Меня? Переубедить?
– Чтоты-чтоты-чтоты! Он сказал: переубить, - уточнил Джус ремарку маэстро.
Быть иль не быть? Убийственный вопрос.
За пару дней я свел более близкое знакомство как с Джякусом, так и с местностью, выбранной им для "последних дней" - так называл Джус эти действительно последние летние дни, предшествующие визе. Звучало щемяще грустно. Я никогда не вернусь в это тело, не взгляну этими глазами на мир. Смерть вырвет из мира живых это тело и бросит червям. Грудь порастет травой. Подмышками мыши поселятся. В прорванную телесную оболочку набьются жуки. И я впадал в депрессию.
Как я узнал, ранее здесь проживали двое бомжей, Вася и Витя, Власов и Батюшкин, и вагончик был арендован Джусом всего неделю назад - специально, чтоб трипануть. Аренда кончалась 10-го сентября.
Бомжи щедро усеяли поле бытовым мусором. Весь этот трэш был вынесен прочь за отдельную плату теми же Васей и Витей. Пластик, бумага, тряпье, даже плевки - всё было изгнано, кроме собак. Они носились, нося население в шерсти, лаяли и ластились.
– Их наши хозяева на гуляш выращивают, - сказал по этому поводу не чуждый кулинарии Джус.
События собачьей жизни отмечались широко и с размахом. Новости обсуждались на всю окрестность. У собак другие новости, нежели у людей. И понятия о приличиях. Так пёс Шарман без тени стыдливости покрывал сучку Шавку, не позаботившись прикрыться кустарником. Обычное собачье дело. Как говорится: Гав!
Больше своры собак досаждали мухи. В конце августа в подобных местах их всегда бывает особенно много.
Бомжи любовно именовали свое убежище "Яром", Джус - презрительно - "Ямой". Соответственно, арендные выплаты, запрошенные Витей и Васей от предложенных Джусом отличались в разы.
На вагончике углем головешки было аккуратно выведено: "Это нелегко, ибо нелепо. Но возможно, ибо хочу". И ещё: "Красота - страшная шлюха. Эта шлюха погубит мир". Всё это представляло, по-видимому, перифразы религиозных мыслителей прошлого.
Посреди
За вагончиком рос какой-то особенный, горбатый бурьян, словно луг пытливой козы, поросший вопросами. Он занимал всю северную часть пространства - вплоть до, собственно, ямы, которую и имел в виду Джус, давая имена окрестным вещам. Бомжи почему-то считали, что этот овраг - искусственного и очень давнего происхождения.
– В.. времен раннего неолита, - сказал Джякус.
– Раньше там добывали камень, а потом - камень о камень - огонь.
В доказательство шлепал ладонью по Горячму Каменю, который действительно уже через пару часов после восхода солнца бывал довольно горяч. Будь я сам времен неолита, я бы посвятил этот камень любимому божеству и назначил его местом для жертвоприношений. Джякус любил возлежать на нем.
Что представляло собой Заовражье, я так и не узнал.
Поскольку уборной не было, то за малой надобностью приходилось отправляться в бурьян, за большой - в подсолнухи. Подсолнухи уже созрели и почти все оказались выклеваны воробьями.
Стена была тоже в рисунках и надписях. Рожицы - две забавные и одна злобная, геометрические фигуры, следы подошв, два человеческих контура в полный рост - там, где геометры приперли друг друга к стене и обвели мелом, а меж ними сползала в траву со стены моя тень. Я сам, словно тень Аида, стоял перед стеной, глядя на эти субтитры судьбы, сплошь нецензурные, в числе которых - лаконичное соглашение на аренду вагончика: "Договор до 10 (десятого) и жалованье как надлежит".
По стене из недр предприятия спускался электрический кабель, арендованный у электриков тоже ориентировочно до десятого. Заводской бетонный забор сомнений и вопросов не вызывал, в отличие от ближнего Заовражья и дальних стран за полем подсолнухов.
Жить под забором мне не приходилось еще.
– Привыкай, Ходя, - сказал Джякус.
Так к моим многочисленным псевдонимам прибился еще один.
Этот Джякус оказался со странностями. У него, например, бывали вспышки гневливости, и он мог ни с того ни с сего наброситься с руганью. А еще он путал кино и действительность, и однажды сказал:
– Наверно этот Шурик дохлый уже. Интересно, где сейчас эта машина времени?
Я-то знал, что он имеет в виду. Этот фильм, ныне надежно забытый, я в свое время раза четыре смотрел. Помнится, сами авторы сочли свою выдумку столь нереальной, что предпочли объявить сном.
А в тот же день я услышал от него следующее:
– В последнюю ходку я наблюдал казнь короля Англии. Кстати, никаких мушкетёров под эшафотом не было. Надо бы к Иван-Васильичу заглянуть.
От всего этого исходил дешевый душок шарлатанства. Потом-то я понял, что он не просто валял дурака, а следовал своим представлениям, согласно которым особой разницы между вымыслом и реальным событием нет.
Как лазо (то есть лазарь отпетый) он был убежден, что там (он тыкал большим пальцем себе за спину, словно имел там мощный надежный тыл), в мире ином, вымысел и реальность, галлюцинации и иллюзии существуют на равных правах. И более того, могут влиять на происходящее в этом мире и даже являться кое-кому в образах и намеках.