Каюр
Шрифт:
– Постой-постой, вир махен дас цузаммен!
Мне удалось обернуться к двери. Из прихожей появился таксист.
– Ну что, написал прошение о пощаде?
– спросил он.
– Пса вырубай!
– крикнул я, увидев у него глушилку.
Но вместо того, чтоб вырубить пса, он меня вырубил.
В такси я частично очнулся. Попытался заговорить.
– Может, совсем его отрубить, чтоб не болтал?
– спросил таксист.
– Да, пожалуйста, - согласился Лесик.
– Ты не сердись, - сказал водитель.
– Уж такая такса в нашем такси.
И вырубил меня повторно.
Мертвецы недурные смесители, это, по крайности, точно.
(В. Набоков)
– Вы крадете мои сокровища!
– вскричал мне навстречу Гарт.
– Время мое бесценно! И хоть ныне они несметны, впредь, однако, не сметь!
Голова у меня немного гудела, приходилось долго искать слова. Найти их никак не удавалось. Тем не менее, я что-то протестующе промычал.
– Вздор!
– возразил моему мычанию Гарт.
– Хронокрад! Я вам на какое время назначил?
На нем был очень строгий костюм, как будто он собирался делать нежелательные визиты. Или принимать просителей, которым требовалось отказать.
– Извини, пришлось тебя дезактивировать, - сказал Вадим.
– Прш... прщщ..., - прошипел я. Мне понадобилось время, чтобы справиться с речью.
– В послу...шании... не искушён.
– Где уж вам...
– немного смягчился он.
– Где уж вам к обеду поспеть, коль добирались таким окольным путем.
"Доберемся, дай срок", - сказал в моей голове Нарушитель зловеще.
– Однако все дороги ведут ко мне, - продолжал Гарт.
– Во всяком случае, ваши.
Я с ним спорить не стал, тем более, что так покамест и было. Осмотрелся, стараясь не особо вертеть башкой.
Комната оказалась размером с банкетный зал. Середина ее была совершенно пуста, словно накануне освободили место для танцев. Мебель простаивала вдоль стен. На заднем плане шевелился Викторович, собирая с продолговатого стола обеденные останки. Приборы были выставлены в расчете на двух персон. Второй комплект остался нетронут. Одна из персон, к обеду не явилась: очевидно, я.
– Так что обед простыл, но вам подадут свежий, - сказал Гартамонов.
– В наказание за опоздание будете обедать один. Или Викторовича посадите напротив себя.
– Меня уже в Департаменте накормили, - сказал я.
– Так что благодарю.
– И у меня поел, - сказал Лесик, хотя, насколько мне помнится, там всё съестное было по стенам размазано.
– Если я больше не нужен, шеф, то пусть Вадик меня домой отвезет. У меня там тоже суп стынет.
– А я так не обедал вообще, - сказал таксист, Вадик.
– Вот видите, вы и нашим сотрудникам обеденный перерыв испортили. Езжайте, ребята, обедайте, - отпустил опричников Гарт.
– Они вашими сотрудниками не представились, - сказал я.
– Кстати, того, что назвался Аликом, очень хотелось бы повидать.
– Петров? Павлов? У меня в голове опять всё перепуталось.
– Сделаю все возможное. И зря вы обратились к этой болтушке Ягинской. Эти маты-хари вам наплетут. Я бы и сам все рассказал чистосердечно.
– Для начала спровоцировав наезд Департамента?
– спросил я.
– Если б я захотел спровоцировать, то действовал бы более простецким и эффективным образом.
– Чем объясняется
Но он, казалось, не обратил на мои вопросы внимания.
– Я вас сейчас оставлю, у меня на это время другим людям назначено, - сказал он.
– Я ведь служу, продвигаюсь по служебной лестнице. Сами виноваты, надо было ехать ко мне сразу после звонка, отобедали бы без обид. А сейчас мне пора. Вы можете, конечно, тоже уйти. Вы не задержаны, а мой дом - не тюрьма. Но уверен, что у вас накопились вопросы. Я догадываюсь, какие. И даже знаю ответы на них. К вашим услугам буду не ранее, чем через два часа. Обговорим, обнегодуем. А пока вас Викторович развлечет. Подаст меню. Доставит заказанное. Не пренебрегайте вином: оно у меня отменное. Советую скоротать это время в моей студии: это поможет вам адаптироваться, создаст подходящее настроение для наших бесед. Викторович, проводите гостя в студию и будьте при нем. Вы же развлекитесь пока. Полистайте мои коллажи. Всмотритесь в полотна: они не совсем бездарны. Есть забавные, от мрачных мыслей вас отвлекут. Ну да сами увидите. Думаю, мы будем друзьями.
– В другой раз, - всё еще мрачно сказал я.
– Что ж, до другого раза.
Он отбыл.
– Пройдемте, - сказал секретарь.
Возможно, что во вверенном Гартамонову ведомстве и царил идеальный порядок, но в его живописи был, безусловно, бардак. Нет, в помещении было чисто: вымыто, выметено, сор вынесен из углов, а картины располагались в соответствующих местах - по стенам и стендам. Наброски, выполненные на бумаге, разноформатными кипами лежали на просторных столах. Картоны крепились к вертикальным стойкам - так, чтоб их можно было листать.
То есть внешне все выглядело вполне пристойно - как в вернисаже. И тем не менее, впечатление беспорядка и даже разнузданности не оставляло. По крайней мере, на первых порах. Сумасшествие было в голове рисовальщика.
Словно здесь маньяк или людоед погулял, подумалось мне, пролиставшему пачку рисунков, изображавших части человеческих тел. Однако подобие этих органов человеческим было весьма приблизительным, вернее, они были намеренно искажены приданием животных или мифических или даже растительных черт. К иному лицу лепился поросячий нос, рука имела признаки кошачьей или драконьей лапы, а одну из голов украшал петушиный гребень, причем несколько вариантов этого гребня я нашел на другом листе. Несоединенные в организм, оторванные от тел, эти органы выглядели, словно детали трансформеров. Ничего забавного в этих набросках я не нашел.
– Странное хобби, - сказал я.
– Что вы имеете в виду?
– спросил Викторович.
– Всю эту живопись, что же еще? Анатомический театр, если угодно.
– Это не живопись. И тем более не театр. Это комплектующие для челомутов. Хотя хобби, конечно. Но не сказать, что странное. В нашей системе дебатируется вопрос об ужесточении наказаний. Предполагается наказание безобразием сделать еще более невыносимым для субъекта. Особенно - за самовольный летальный исход или содействие оному.
– Здесь он на секунду склонил голову, как бы отмечая мою причастность последней статье.
– Так что все эти наработки в скором времени могут оказаться востребованы.