Казачка. Книга 1. Марина
Шрифт:
— Вишни то можно было и не ломать, пробурчал Батов, пожимая руку спрыгнувшему с брони Трофимову. Поднимайся сюда, наверх. Дело долгим будет. Так мне кажется.
— Товарищ генерал-майор, вас Черномордин на связь.
— Какой к херам Черномордин?
— Премьер-министр правительства Российской Федерации, товарищ генерал-майор…
Этот сюжет обошел все выпуски мировых новостей. Премьер Степан Иваныч Черномордин говорит по телефону с генералом Батовым, а потом с полевым командиром Султаном Довгаевым.
Ну, Батов немножко
— за них Батов и гроша ломаного не даст.
А вот Султану такое высочайшее внимание — явно по душе пришлось. Он того и добивался, когда больницу брал.
По телевизору то это не показали, а зря!
Султан прямо и без обиняков Черномордину сказал условия — выпускаете семьдесят чеченов, что с разными сроками в лагерях — список прилагается, и десять миллионов долларов наличными.
А Черномордин то тут весь и вышел! Ничего он оказывается решить не может! Орал в трубку как дурачок, воображая себя начальником Султана…
— Довгаев, я приказываю вам добровольно сдаться федеральным войскам, я приказываю вам сдаться, и тогда я обещаю вам и вашим сообщникам честное судебное разбирательство…
Либо дурак — либо наивный! А премьер наивный — может быть? Ну и послал его Султан на три буквы… А всех собак из Москвы спустили на Батова.
Мол, мы все необходимое и все от нас зависящее — сделали, так что, давай генерал Батов — проводи антитеррористическую операцию! И если что — мы с тебя погоны…
Это — последнее — в новостях не показали. Как не показали и сюжет с батюшкой — отцом Борисом.
После того, как Султановы боевики отбили единственную попытку разведчиков спецназа ГРУ ворваться в больницу, Батов решил особенно не рыпаться. А и то! Женщины из окошек простынями машут — куда там стрелять? Пальнешь, а потом всю жизнь будешь этот выстрел вспоминать как конец своей генеральской карьеры.
Собственно и переподчиненный — приданный ему спецназ, Батов послал под окна — только ради блезиру… Чтобы не обвинили потом, де ничего не предпринимал, занял пассивную позицию и все такое… Разбирать полеты и махать кулаками после драки — это у нас умеют. Вот попробовали бы здесь — на месте поруководить!
Одним словом, когда спецназ вернулся ни с чем, Батов окопал своих по периметру, понаставил «коробочек» за укрытиями и стрелять разрешил только снайперам из ГРУ — где каждый снайпер не ниже старлея…
Теперь вокруг больницы воцарилась почти мертвая тишина, иногда только нарушаемая пулеметной очередью с той — с ихней стороны.
И вдруг…Синицын, что ни на минуту не расставался со своей СВД, кричит,
— Товарищ генерал-майор,
— Какой еще поп?
— Такой… Натурально — провославный поп… Батюшка.
А отец Борис, как только узнал, что чечены захватили больницу, помолился Иверской, да и пошел туда, где как полагал — была нужда в нем.
Только еще перед тем как идти, приколол на рясу свой орден Красной звезды и памятную медаль за «интернациональный долг» в ДРА…
А Султан отца Бориса сразу не узнал — с длинными волосами да с бородой, да в рясе. Ему его привели на КП, что Султан оборудовал в ординаторской хирургического отделения.
— Вот, поп русский с белым флагом к нам пришел, — оскалился опоясанный лентами к РПК весельчак Махмуд.
— Поп? Зачем поп? Я просил у них телевизионщиков с ОРТ и НТВ — я заявление делать хочу, а попа я у них не просил. И че ты так смотришь?
Отец Борис же, напротив, Султана сфотографировал в одну секунду,
— Не узнаешь, Султан? в/ч 88 840…
— Сержант Майданов? Замкомвзвода?
— Вижу, признал ты меня, наконец.
Посидели с минуту молча. Султан даже как то занервничал, что вообще для него было несвойственно. Достал сигареты, машинально предложил отцу Борису. Тот только покачал головой ни слова не говоря.
— Ты в восемьдесят четвертом по весне на дембель пошел?
— А тебе тогда еще пол-года оставалось, — ответил батюшка, и Кольке Демьяненко — корешку моему…
— Кольку в Союз «тюльпаном» послали. Нас в июне в дело запустили. Начальству тогда под Кандагаром активное развитие успеха понадобилось. Из взвода нашего еще и Гошу Маргеналашвили тогда и Леху Сайкина…
— Я знаю. Я в областной совет ветеранов теперь вхожу. Почетным заместителем председателя…
— Понятно.
— А ты теперь с женщинами воюешь, десантник?
Султан насупился. Бросил сигарету и принялся длинными пальцами ощупывать жесткие рыжие волосы моджахедовской своей бороденки.
— Нет, Борис, я не воюю с женщинами. Да и не десантник я теперь… В моей Ичкерии нет вэ-де-ве… Это у вас — у русских есть и самолеты и вертолеты.
— А там, в Афгане, ты был десантником?
— Там?
Султан замолчал. Махнул раздраженно весельчаку Махмуду — «выйди, оставь нас»…
— Это было там. — Он сделал ударение на последнем слове, — Было и прошло. А теперь у нас наша нынешняя реальность. Нету больше ни СССР, ни Афгана, ни десантуры…
— Нет, неправда твоя, есть десантура, — спокойным алтарным своим басом пророкотал отец Борис, — и десантура с женщинами не воюет.
— Ты меня, замкомвзвод, на жалость не разводи! Да и не замкомвзвод ты мне теперь. На тебе вон — и одежда поповская. Где твой камуфляж да кроссовки? Нет больше десантуры, и страны той нет. И я теперь воюю за свою собственную страну — против вас. Против русских. И мой тебе совет — уходи по добру — по здорову, пока мои ребята тебя сгоряча как барана не прирезали…