Казачка. Книга 1. Марина
Шрифт:
— Пикадилли серкус лучше смотреть ночью — очень тут красиво от рекламы и огней.
— Да и так красотищща. Разве с нашей площадью Ленина сравнишь?
— Вон там — это американский магазин пластинок и компакт-дисков. Все четыре этажа — только одной музыкой торгуют. Но очень дорогой! А там через площадь — видишь? Рок-музей восковых фигур…
— Мадам Тюссо?
— Нет, музей Тюссо на Бэйкер Стрит, а это рок-музей. Видишь в раскрытых окнах третьего этажа фигуры? Узнаешь? Майкл Джэксон, Шэр, Элтон Джон…
После рок-музея
— Знаешь, подруга, здесь в центре и дорого и ничего приличного. Если уж хочешь тратить деньги, то либо надо ехать на Кингс Роуд — там бутики самые модные, по крайней мере вещь стоящую можно найти, или на Портабелло Роуд — на барахолку. Там в принципе, тоже что и в Марксе и в Литлвуде, но вдвое дешевле.
— Как скажешь, подруга.
Взяли кэб и поехали все же на Кингс-роуд.
Маринка видела, как у Наташки глазки разгорелись. Но и цены в тихих магазинчиках юга столицы — мама не горюй! Наташка померила кожаную шляпку — восемьдесят фунтов… Беспомощно поглядела на подругу.
— Не валяй дурака, в Новочеркесске ты такой шляпкой никого не удивишь — наши дураки ничего не поймут, а на фли-маркет на Портабелло Роуд ты за восемьдесят фунтов себе пальто кожаное купишь!
Потом поехали глядеть Темзу. Сошли возле Тауэр. По Тауэр Бридж пешком перешли на правый берег…и сразу за мостом завернули в уютный паб.
Взяли по большой тарелке единственного дежурного блюда — жареной трески с картошкой, и по пинте черного Гиннеса.
Гиннес сладковатый от жженого сахара. Девчонкам нравится.
— Как хорошо тут! Я бы осталась, ей Богу! Выдай меня за кого — нибудь. Ведь говорят же, что западные все помешаны на русских женщинах.
А почему эти иностранцы так русских женщин любят? Знаешь?
— Ну?
И Маринка все сказала. Все, что думала на этот счет.
И про то, что половина лондонских мужиков откровенно голубые. И что половина баб — тоже лесбиянки.
Но не в этом дело.
Хоть эта миссис Сэмюэль и твердит что то насчет традиций, но браки никто здесь уже давно заключать не стремится. Особенно с женской стороны.
Суфражизм и эмансипация сделали свое черное дело.
Женщины здешние добились всех нужных и ненужных прав. Сперва — голосовать и ходить в общественных местах в штанах. Курить на улице и пить пиво в пабе наравне с мужиками. Ну, добились.
А мужику то женщина нужна в юбке и совсем не умнее его, и никак не богаче.
Мужик мечтает о ласковой и послушной.
А ласка и послушание — они в первую голову происходят от экономической зависимости.
Вот и не хотят теперь здешние мужики жениться на такой, которая не только сама в случае чего в глаз врежет — даром что ли повсюду женские какрате — клубы! Но и на такой, что зарабатывает столько же, а то и больше, а потому никаких мужицких вольностей дома не терпит. И даже наоборот — сама теперь в
Теперь муж дома зачастую с бэби сидит, а жонка в ночном клубе — с подругами.
Поэтому, тот мистер, что еще не огомосексуалился, жениться хочет на послушной девочке с Дальнего Востока — из Тайланда или Новой Гвинеи — Папуа.
Такую можно держать взаперти — никуда не выпускать и она будет счастлива от того, что видит своего повелителя и кормильца — хоть пару раз в неделю…
Но такие жены вызывают общественное раздражение. С ними тоже не без проблем. И потом, не все мужики обладают расовой терпимостью.
И поэтому, здесь русские невесты — являются просто идеальным товаром.
По расе они белые и даже, зачастую, более белые чем рафинированные европейки. Потом, они — выпускницы московских вузов — умны и сообразительны. С ними не стыдно показаться в обществе.
И если найти честную девчонку, которая отблагодарит, и за вывоз в Европу ответит любовью и преданностью, то рядом с такими — местные развращенные этой идеей фикс — равенства мужчины и женщины — рядом с такими русскими девочками, местные уже не котируются.
Такие дела, хотя и местная пропаганда не перестает пугать престарелых обывателей ужасами коварства русских экспансионисток… Мол, охмурят и потом — разорят…
Но тем не менее.
А на третью неделю Наташкиного гощевания, Марина не без некоторого раздражения стала вдруг осознавать, что однажды запустив Гринько в английский огород, выгнать, отвадить ее отсюда теперь очень трудно..
Денег, тратимых на Наташку было не жалко. Она, конечно, по-детски канючила, встанет у Маркса в отделе с платьями или с трикотажем. Выберет что-нибудь не шибко дорогое и не шибко чтобы дешевое, и глядит во все глаза на Маринку, как на маму родную.
Ну, когда в Лондон в клуб Марки ездили, или в Принц Альберт Холл на трех итальянских теноров — билеты, естественно, Марина покупала. Но узнав, что она платила за эти вечера бэби-ситтерше по сорок фунтов, Наташка пришла в изумленно — восторженное состояние.
— А плати мне! Ты, вот про работу в Лондоне говорила, что хочешь себе что-то приискать, так найми меня с Анечкой сидеть. Я с ней по-русски разговаривать буду.
Да! Не пропадет… Наша — казачья порода.
Но все же спихнула подругу свою на Серегу.
Сперва за отсутствием времени, все же заботы по содержанию семьи — на ней, на Маринке, отказалась сопровождать Наташку в модную дискотеку — где то там — на правом берегу.
Серега этим сразу воспользовался, мол — гони отступного на содержание землячки.
— Сто фунтов? — аж зашлась Маринка.
— А ты думала!
Потом, когда ни Серега, ни Наташка два дня ни звонили, ни появлялись — стала было волноваться.
Серега то ладно! Он, бывало, и по две недели гулял. Но Наташка?