Казанова
Шрифт:
Следующий эпизод загадочной ономастической серии. Лондон, 1763 год. Едва прибыв в английскую столицу, Казанова торопится представиться графу де Герши, французскому послу, с рекомендательным письмом от маркиза де Шовелена. Тот немедленно обещает представить его к Сент-Джеймскому двору в ближайшее воскресенье, после мессы. Надо полагать, Казанова пользовался горячей и существенной поддержкой со стороны французского правительства, чтобы тотчас добиться подобной милости, тем более что, когда он выразил ту же просьбу г-ну Зуккато, венецианскому посланнику, предъявив ему письмо от прокуратора Морозини, тот рассмеялся ему в лицо. Впрочем, это легко понять. Чтобы беглец из правительственной тюрьмы посмел явиться и попросить у него о такой услуге – это чересчур! «В воскресенье, в одиннадцать часов, я элегантно оделся и со своими красивыми перстнями, часами и орденом на пунцовой перевязи отправился ко двору, где подошел к графу де Герши в последней прихожей. Я вошел вместе с ним, и он представил меня Георгу III, который заговорил со мной, но так тихо, что я мог ответить лишь кивком. Однако королева поправила положение. Я был чрезвычайно рад увидеть среди тех, кто за нею ухаживал, венецианского посланника. Когда г-н де Герши назвал мое имя,
В Солере, будь он Джакомо Казанова или шевалье де Сенгаль, он вел распрекрасную жизнь, хотя с баронессой де Ролль так ничего и не вышло, хуже того: он переспал с уродиной, мерзкой хромоножкой, думая, что сжимает в объятиях желанную красавицу. Для довершения несчастья, обманщица оставит ему на память отвратительный венерический сувенир. В Солере развлечений много: бесконечные приемы, обмен визитами, любительский театр, партии в пикет. Время проходит как нельзя лучше, и это все, чего от него требует Казанова, человек момента, если не считать секса, конечно. Поскольку роман с баронессой не состоялся, у Казановы больше нет причин задерживаться в этих местах.
Отъезд в Берн с г-жой Дюбуа, экономкой, в которую он влюбился, но пока не убедил уступить его настойчивости. Все начинается с удивительного эротического эпизода в банном заведении – знаменитых банях Ламма в нижней части города, которые больше походили на дом разврата. За скромную сумму в три франка крепкая швейцарка раздела его и поместила в ванну, разделась сама и присоединилась к нему совершенно обнаженная, а затем начала тереть его повсюду, только свой мужской орган он прикрывал рукой. На следующий день он вернулся туда с г-жой Дюбуа, переодетой мужчиной. У каждого была своя банщица, и швейцарки быстро явили им зрелище своих страстных объятий. Ошеломленная и возбужденная, экономка отдалась Казанове, упредив все его желания.
Чтобы четче представить себе впечатление, какое производил Казанова на своих современников, у нас, к счастью, есть длинное письмо Бернара де Мюраля, престижного бернского адвоката, который оказал ему сердечный прием:
«Мы принимали здесь пару месяцев одного иностранца, жившего в отеле “Корона”, по имени шевалье де Сенгаль, которого мне очень рекомендовал маркиз де Жантий по рекомендациям со стороны одной влиятельной дамы из Парижа… Этот иностранец заслуживает того, чтобы Вы с ним повидались, и покажется Вам весьма занимательным, ибо это загадка, которую мы не сумели ни разгадать, ни выяснить, в чем тут дело.
Он не знает столько, сколько Вы, но знает много. Говорит обо всем с большим жаром, он как будто невероятно много видел и читал. Говорят, что он знает все восточные языки, о чем я судить не берусь. Он не написал сюда ни одного рекомендательного письма на конкретное имя. Кажется, он не хотел, чтобы о нем узнали. Каждый день он получал с почтой множество писем, писал все утро и сказал мне, что это для одного опыта, план /неразборчиво/ и состав наподобие селитры. Он говорит по-французски, как итальянец, воспитанный в Италии. Он рассказал мне свою историю, которая слишком длинна, чтобы сообщать ее Вам. Он сам ее Вам расскажет, когда Вы пожелаете. Он сказал мне, что он свободный человек, гражданин мира, что он соблюдает законы всех государей, под властью которых живет. До сих пор он вел строго размеренную жизнь, его пристрастия, как он дал мне понять, относятся к естественной истории и химии; мой кузен де Мюраль, виртуоз, который был сильно к нему привязан и также дал ему письмо для Вас, воображает, что это граф де Сен-Жермен. Он привел мне доказательства своих познаний в каббалистике, удивительных, если они верны, ведь тогда он почти колдун, но здесь я ссылаюсь Вам на моего автора. Короче, это очень примечательная личность. Одевается он пышно и наилучшим образом. После Вас он собирается отправиться к Вольтеру, чтобы вежливо указать ему на многочисленные ошибки в его книгах. Я не думаю, чтобы такая благотворительность пришлась по вкусу Вольтеру; когда Вы с ним увидитесь, сделайте одолжение, расскажите, что Вы о нем думаете, но что мне интереснее всего, сообщите, прошу Вас, новости о Вас самих, о Вашем здоровье и т. д.» (II, 360–361).
Вот яркое подтверждение того, что Джакомо Казанова произвел огромное впечатление на своих собеседников, которые были поражены по меньшей мере загадочным и особенным характером этого человека, а также энциклопедичностью его познаний и широтой его осведомленности в эмпирических и оккультных науках: надо полагать, они не были столь смехотворны, как несколько легкомысленно предполагают некоторые современные критики. Даже если Казанова слегка приврал по поводу уважения к законам различных государств, где он проживал, тем не менее, важно, что он называет сам себя «гражданином мира».
Это рекомендательное письмо адресовано Альберу де Аллеру, известному ученому, которого Казанова действительно посетит в Роше, во время пребывания в Лозанне. Хотя Джакомо без удержу расхваливал своего визави, чтобы ему польстить, он в самом деле восхищался человеком науки, кабинетным ученым, своей противоположностью, –
Пятидесятидвухлетний Альбер де Аллер, женившийся в третий раз, был энциклопедистом, каких встречалось много в XVIII веке. Ученик Борхава, анатом, физиолог, ботаник, химик и врач, он был также знаменит своим поэтическим прославлением красот альпийской природы, к которым привлек внимание одним из первых, став, таким образом, у истоков развития туризма в Швейцарии. Поэтическое дарование (впрочем, стиль его был нестерпимо напыщенным) не мешало ему предаваться эмпирическим занятиям: в 1758 году он был назначен управляющим солеварен в Роше и занимал эту должность до 1764 года. Получив дворянский титул, признанный и почитаемый всеми, член бесчисленных ученых обществ, де Аллер в глазах Казановы был символом успеха в обществе. Он сам мог бы – и желал бы – таким быть, если бы вел не столь беспорядочную жизнь.
После Голландии – Германия и Швейцария, после Цюриха – Берн, Лозанна и Женева, после скитаний по северу Казанова, очевидно, горит желанием вернуться в южные края. Зов Юга. Курс на Савойю, Экс-ле-Бэн. Когда пишешь биографию Джакомо Казановы, неизбежно наступает момент, когда спрашиваешь себя, стоит ли еще подробно пересказывать все его приключения: остановки в городах, быстро позабытые случайные знакомства, неожиданные встречи, краткие связи, волокитство, партии в фараон, выигрыши и проигрыши и т. д. Жизнь изо дня в день, без прошлого и будущего, которой довольно наслаждений текущего момента. Проживаемая с чистым убытком, без твердого плана, без цели. Теперь, когда начинаешь понимать, каков его обычный образ жизни, достаточно, наверно, указать лишь самые важные, основополагающие моменты в этом цикличном существовании, у которого нет никакого четко очерченного замысла и которое в конечном счете повинуется лишь произволу его капризов.
Симптоматично приключения (и действующие лица) начинают накладываться друг на друга и смешиваться, как будто новые перипетии существования Казановы были лишь списком с предыдущих. Отправляясь на воды в Экс, Джакомо повстречал двух монахинь. Просто поразительно! В той, что помоложе, он как будто узнал свою дорогую М.М. из Мурано. Все сомнения развеялись, когда она подняла покрывало: это она. Более того: на ней тот же самый голубой плащ – доказательство, что она принадлежит к тому же ордену августинок Благовещения. Разумеется, после проверки оказалось, что это не его возлюбленная венецианка. Такая встреча была бы слишком невероятна. Она рассказала свою печальную и классическую историю. Соблазненная и беременная, несчастная укрылась на водах в Эксе, чтобы скрыть свое «интересное положение». За ней приглядывает «дуэнья», которую она поит раствором опия, чтобы встречаться с Казановой: ведь она принимает его за посланника от своего обольстителя. Казанова тотчас предлагает увезти ее в Италию. Увеличивая дозы опия, чтобы обеспечить сон «дуэньи», они совершают непоправимое: та больше не просыпается. Ну что ж! Если она так и не очнется от своей летаргии, невежественный и нетребовательный священник ее похоронит. Казанова безумно влюбляется в прекрасную монашку, и ему кажется, что, спасая ее, он исполняет повеление Всевышнего. Наверняка это лишь отголоски его давней страсти к М.М. Впрочем, когда она сообщила, что тоже зовется М.М., он не устоял перед искушением показать ей маленький медальон с изображением своей венецианской любовницы в облачении монахини. «Это мой портрет, – сказала мне она, – только глаза другие, да брови. Это мое облачение! Просто чудо. Какое совпадение! Ведь сему сходству я обязана своим счастием… Передо мной обе М.М. Неисповедимое Божественное Провидение! Все пути твои достойны восторга. Мы всего лишь слабые смертные, невежественные и исполненные гордыни» (II, 449). Да, слишком много совпадений, даже чересчур. Возможно, эти романические повороты уже отражают некий износ жизни (или жизнеописания) Казановы, который больше не выдумывает сам себя, а начинает повторяться. Возможно, лучшее в его жизни уже позади? Наконец наступают роды. Избавление. Пылкая любовь с монашкой, которая в конце концов уезжает обратно в свой монастырь в Шамбери. С какой настойчивостью Казанова подчеркивает ее крайнее сходство с М.М. из Мурано! Не менее трех раз. В Гренобле одна дама, увидев миниатюрный портрет М.М., восклицает, что она поражена невероятным сходством с ее племянницей, монахиней из Шамбери. Затем в самом Шамбери, из рассказа нам становится известно, что и она тоже лесбиянка. Наконец, позднее, в Риме, в завершающем отступлении, Казанова не преминет рассказать об этом случае кардиналу де Берни. Складывается такое впечатление, что эпоха абсолютной новизны необратимо прошла для Казановы, которого уже затягивает в воспоминания.
Теперь он в Гренобле. Середина сентября 1760 года. Отныне Европа – всего лишь необъятный сераль, предоставленный в его распоряжение, если перефразировать самого Казанову. Полнейшее счастье (но не пытается ли он убедить в этом самого себя, настолько это счастье тяжело дается): «Я не мог удержаться, чтобы не погрузиться в самого себя и счесть себя счастливым. Превосходное здоровье во цвете лет, никаких обязанностей, никакой нужды в предусмотрительности, купаюсь в золоте, ни от кого не завишу, счастлив в игре и нахожу милостивый прием у интересных мне женщин, я с полным основанием говорил себе: ну, вперед!» (II, 471). На самом деле гренобльский эпизод лишь усиливает впечатление того, что отныне все повторяется. Он встречает некую мадемуазель Роман, очень красивую девушку: «чрезвычайно белая кожа, черные, слегка припудренные волосы, авантажная талия, великолепные зубы, а на губах – изящная улыбка скромности, сочетающейся с уступчивостью» (II, 474). Как опытный астролог, Казанова составляет ее гороскоп. О Боже! Это совершенно невероятно! В нее влюбится король. В самом деле, Анна Роман-Купье приедет в Париж и станет одной из бесчисленных любовниц Людовика XV, родит от него ребенка, получит щедрое содержание и титул баронессы. Она выйдет замуж за маркиза де Каванака и скончается в 1808 году. Если только не уверовать в оккультные способности, в которые никогда не верил сам Казанова, придется признать, что здесь он сочиняет задним числом, поскольку ко времени написания своих мемуаров уже знал продолжение истории. Что еще важнее, он воспроизводит здесь приключение юной Луизон О’Морфи. Он снова поставляет любовницу королю, и эта роль ему, бесспорно, нравится, поскольку приближает его, если не в социальном, то хотя бы в сексуальном плане к августейшим особам. Не столько обновление, сколько повторение рассказа.