Казанова
Шрифт:
Все приходится начинать с нуля, объясняет Казанова разочарованной г-же д’Юрфе. На сей раз обряд состоится в майское полнолуние в Ахене. Они отправляются в дорогу, и это нужно Казанове, чтобы вернуть себе все, что только можно. Так, когда довольная Кортичелли маркиза подарила ей драгоценные и дорогостоящие украшения, Джакомо не преминул ими завладеть. Никакой оккультной филантропии: он ведет себя как настоящий грабитель. Но Кортичелли, разъяренная тем, что ее разлучили с ее Керубино, становится все невыносимее. В день и час, предусмотренный для новой операции по зачатию ребенка, она изображает судороги, делающие невозможным осуществление оплодотворения. Давно пора избавиться от этой нахалки, которая к тому же хочет его шантажировать и разоблачить перед г-жой д’Юрфе. Казанова предупреждает маркизу, что на Кортичелли навел несводимую порчу злой дух. Околдованная демоном, она совершенно утратила рассудок. От нее больше ничего не добьешься. Необходимо начать поиски девушки, уготованной для этого судьбой, чистоту которой оберегают высшие существа.
Маркиза становилась безумнее с каждым днем. Твердо веря во все сказки Джакомо, какими бы невероятными и бредовыми они ни были, она теперь возомнила, что Кортичелли беременна гномом, и
Тогда-то и разворачивается одна из самых невероятных сцен всех его «Мемуаров». 22 июня Казанова велит приготовить широкую ванну, наполненную теплой водой, смешанной с эссенциями, которые нравятся ночному светилу. Затем произносит непонятные каббалистические заклинания, которые повторяет за ним г-жа д’Юрфе, вручая ему письмо к Селене. Он сжигает это письмо на горящей можжевеловой водке, которой наполнил кубок из алебастра. Наконец он, обнаженный, вместе с ней погружается в ванну. В руке он прячет заранее подготовленное послание – якобы ответ Луны. Написанное по кругу серебряными буквами на зеленой глянцевой бумаге, оно вскоре всплывает на поверхности воды, и г-жа д’Юрфе благоговейно берет его в руки. Астральное послание предупреждает, что преображение герцогини откладывается вплоть до прибытия Кверилинта в Марсель весной следующего года, и приказывает отослать Кортичелли, которая может только навредить операции.
В июне 1762 года компания «адептов» покидает Ахен и отправляется в Безансон через Льеж, Арденны, Мец, Сульцбах и Базель. Из Безансона г-жа д’Юрфе продолжает путь на Лион, тогда как Казанова направляется сначала в Женеву, где проведет все лето 1762 года, а затем в Турин, предварительно заглянув в Лион, чтобы пополнить свои финансовые запасы у г-жи д’Юрфе, которая никогда ему не отказывает: еще пятьдесят тысяч франков. Кортичелли с матерью сразу уезжают в Турин. Теперь Казанове нужно набрать персонал для продолжения махинации. Вся проблема в том, чтобы найти какого-нибудь прохвоста на роль Кверилинта. Он вспомнил о Джакомо Пассано, плохом поэте и враге аббата Кьяри, с которым познакомился в Ливорно в ноябре 1760 года. Этот Пассано, «авантюрист без размаха, родившийся около 1700 года, поэт и художник, специализирующийся на непристойных миниатюрах… известный также под именем Асканио Погомаса, станет злым духом Казановы, одним из многочисленных негодяев, из-за которых ему придется страдать», – подчеркивает Ривз Чайлдс. Возможно. Но в данном случае Казанова обращается к грязному негодяю, чтобы довершить негодный поступок, единственным вдохновителем которого являлся он сам. Он пишет ему в Берн, прося приехать в Турин: оба даже заключат официальный договор. Проведя всю осень в Турине, он был изгнан оттуда в ноябре, но вернулся в январе 1763 года, проведя месяц в Женеве и Шамбери. В конце марта – начале апреля он провел три бурные недели в Милане в период карнавала. Все это, конечно, перемежается бесчисленными любовными и постельными историями. В апреле – отъезд в Геную. Генуэзский этап очень важен, поскольку там Казанова пополнит свой персонал для божественной операции. Однажды туда явился его брат-аббат, родившийся после смерти отца. Вид у него жалкий: «грязный, отталкивающий, оборванный», но в сопровождении очень хорошенькой любовницы, венецианки по имени Марколина. Джакомо тотчас понял, что в будущем эта высокая пикантная брюнетка сможет помочь в осуществлении его планов.
В апреле 1763 года Казанова приезжает в Марсель, где встречается с г-жой д’Юрфе в гостинице «Тринадцати кантонов». Чтобы достойно отпраздновать присутствие Квирилинта (Пассано), она приготовила «семь свертков, которые розенкрейцер должен получить в качестве даров семи планетам. В каждом свертке было по семь фунтов металла, зависящего от планеты, и семь драгоценных камней, зависящих от той же планеты, каждый по семь карат: алмаз, рубин, изумруд, сапфир, хризолит, топаз и опал» (III, 36). Решившись не позволить своему сообщнику Пассано завладеть такой кубышкой, Казанова предложил, чтобы эти сокровища хранились в шкатулке с семью отделениями и чтобы планетам посвящали только по одному комплекту в день, так что на жертвоприношение уйдет целая неделя. Однако теперь возникли новые непредвиденные неприятности: этот идиот Кверилинт-Пассано, который должен был возродить г-жу д’Юрфе четырьмя днями позже, подхватил гнусную болезнь и оказался непригодным к употреблению. Казанова, неистощимый на выдумки, тотчас соорудил благодаря каббалистике новый оракул – невероятное нагромождение ерунды! Но чем круче, тем лучше. Чувствуя, что его провели и оттеснили от пирога, Пассано взбунтовался. Он прислал длинное письмо г-же д’Юрфе, разоблачая бесчестные махинации Казановы, но та, разумеется, не поверила ни единому слову: ей слишком нужен Казанова, который поспешил отослать Пассано за несколько луидоров. Наконец с обрядами покончено, Казанова привел г-жу д’Юрфе на берег Средиземного моря, где шкатулка, весившая пятьдесят фунтов, была выброшена в море к великой радости ее владелицы, счастливой пожертвовать все эти сокровища. Естественно, Джакомо подсуетился, чтобы завладеть драгоценными металлами и камнями. В шкатулке, выброшенной в море, на самом деле было только пятьдесят фунтов свинца. Казанове удалось тихой сапой произвести подмену и присвоить в одиночку все сокровище. Ясно! Джакомо желает лишь одного:
Отныне все готово к церемонии возрождения, которая происходит на восходе луны, 26 апреля 1763 года, между пятью часами и половиной шестого. Марколина играет роль Ундины, духа воды, которому поручено совершить омовение и очищение Казановы и г-жи д’Юрфе. Она раздевает маркизу, раздевается сама, Казанова также, и они совершают омовение ног. Теперь начинается самое сложное, ибо Казанове нужно заниматься любовью с г-жой д’Юрфе. Та вся горит, чего нельзя сказать о венецианце: «Серамида когда-то была красива, но стала такой, каков я сейчас» (III, 50), – комментирует он скупо и жестоко. Дело осложнялось тем, что для успеха инокуляции ее следовало повторить трижды. В первый раз еще сошло: брак свершился благодаря ценной помощи Марколины, представшей пред ним обнаженной и желанной. Но во второй раз, в час Венеры, испытание оказалось непосильным. Тогда развернулась одна из самых забавных сцен во всей эротической литературе XVIII века: Джакомо охаживает маркизу, трудится из последних сил, обливается потом, но так и не может дойти до конца, несмотря на поощрение, щекотку, ласки Марколины, тщетно пытающейся его возбудить: «Ундина, покрывая меня раздражающими ласками, поддерживала то, что разрушало старое тело, к которому я был вынужден прикасаться, и природа не принимала действенности способов, какие я использовал, чтобы достичь завершающей стадии» (III, 50). Надо сказать, что только комичность рассказа может спасти Казанову, действующего (он сам это знает) как худший из прохвостов. Ничего не выходит, несмотря на достохвальные усилия хорошенькой Марколины. Редчайший случай для профессионального распутника: ему придется притвориться. «К концу часа я, наконец, решил кончить, изобразив все обычные признаки, проявляющиеся в этот сладкий момент. Выйдя из боя победителем, к тому же еще грозным, я не оставил у маркизы ни малейших сомнений в своей доблести… Даже Марколина поддалась на обман» (III, 50). Никакой патетики. С точки зрения мошенника, который должен делать свое дело и выполнять свои обязательства, это не столько неудача в постели, сколько профессиональный промах. Положение Казановы становится просто ужасным, когда приходится приступить к третьему совокуплению, на сей раз посвященному Меркурию. Он возбуждается, но семяизвержения не происходит. Как бы ни расточала Марколина все свои чудесные таланты лесбиянки, этого оказалось недостаточно: «И вот я снова не только не извергаю молнию, но и не в силах ее породить. Я видел невыразимые муки, какие мои труды доставляли Ундине, видел, что Серамида желает окончания сражения, но больше не мог его вести, решился слукавить во второй раз, обманув ее агонией, сопровождаемой конвульсиями, которые закончились в неподвижности – необходимом продолжении возбуждения, которое Серамида, как она мне после сказала, нашла беспримерным» (III, 51).
На следующий день г-жа д’Юрфе, невероятно довольная чудесной эффективностью интимных услуг Казановы, напрямик предложила ему брак. Надо уточнить, что с головой тогда у нее было совсем не в порядке. Поскольку она уже чувствовала, что возрождается в облике мужчины, то воспылала любовью к Ундине-Марколине! Если она выйдет за Джакомо, он сохранит ей все имущество в период преображения. На самом деле, подобная нелепость в отношении ее мужского воплощения все же не помешала бы Казанове на ней жениться и присвоить ее имущество после смерти. Но даже если в финансовом плане перспектива заманчива, можно понять отказ Казановы, которому не по себе от обязанности регулярно прикасаться к ее «дряблой коже». Устав от бредового воображения маркизы, которая спрашивает, где она должна приготовиться к смерти (то есть к родам!), Казанова повелевает ей вылить бутылку морской воды в том месте, где две реки текут недалеко друг от друга, иначе говоря, в Лионе, омываемом Роной и Соной.
Г-жа д’Юрфе отправляется вперед в Лион, вскоре за ней следуют Казанова и Марколина, которые прибыли в этот город 15 мая 1763 года. И тут от своего друга Жоспе Боно, шелкоторговца и банкира, он узнает, что Пассано, прежде него побывавший в Лионе, распространял против него мерзкую клевету и серьезнейшие обвинения, утверждая даже, что Казанова его отравил. «Он хочет, чтобы все знали, что вы величайший негодяй, какой только есть в мире, что вы разоряете г-жу д’Юрфе нечестивой ложью, что вы колдун, фальшивомонетчик, вор, шпион, предатель, нечестный игрок, клеветник, подделыватель векселей, меняющий личины, – короче, самый отвратительный из всех людей, и что он хочет явить вас обществу, но не через памфлет, а форменным разоблачением перед правосудием, к коему хочет прибегнуть, чтобы потребовать возмещения ущерба, который вы причинили его особе, его чести и, наконец, его жизни, ибо вы убили его медленным ядом. Он говорит, что в состоянии доказать все, что утверждает» (III, 76).
Положение кажется Казанове серьезным, ибо Пассано как будто готов на все. Он решился идти до конца, даже если сам окажется в тюрьме, лишь бы привести на эшафот своего врага. Более того: Джакомо, потрясенный и встревоженный, прекрасно знает, что, кроме попытки отравления, обвинения Пассано совершенно обоснованны, что его положение непрочно и опасно. Нужно немедленно действовать, защищаться, посоветоваться с адвокатом. По меньшей мере забавно видеть, что Джакомо считает Пассано грязным предателем и мерзким негодяем, тогда как он сам… Как только Казанова пригрозил Пассано принять законные меры против процесса, который тот хочет начать против него, тот уступил. Надо сказать, что он не меньший мошенник, чем его приятель, и что ему тоже не особенно хочется иметь дело с правосудием. За сто луидоров, которые дал ему Боно без ведома Казановы, обманутый обманщик отступился и покинул Лион. Такова, по крайней мере, версия в «Мемуарах». Как показывает Ривз Чайлдс, основываясь на письмах Боно к Казанове, на самом деле отступные составили всего пятьдесят луидоров и были выплачены лишь в сентябре 1763 года. Джакомо в самом деле дешево отделался…
В начале июня 1763 года Казанова приезжает в Париж, где в последний раз видится с г-жой д’Юрфе, по-прежнему продолжающей бредить. Роковым образом ответы оракула отныне темны: Казанова уже не знает, как быть, и уж, во всяком случае, с него довольно. Его затяжное мошенничество длилось не менее семи лет, он вытянул из г-жи д’Юрфе все, что мог, – не менее миллиона франков, по утверждению одного из ее наследников, то есть просто колоссальную сумму. Давно пора положить конец этому безумию, которое принесло ему все, что могло, и даже больше.