Казанова
Шрифт:
1 августа 1763 года Казанова, будучи тогда в Лондоне, получил письмо от г-жи дю Рюмен, объявлявшей ему о смерти г-жи д’Юрфе: по крайней мере, так утверждает венецианец в своих «Мемуарах». На самом деле было совсем иначе: маркиза умерла двенадцатью годами позже, в 1775 году, оставив ловкое завещание в пользу своего внука. Однако это не непроизвольная ошибка со стороны Казановы, прекрасно знавшего, как было дело, поскольку в Дуксе он получит письмо от своего друга Боно, датированное 10 ноября 1763 года, в котором, среди прочих новостей, сообщается, что маркиза в своем поместье. Зачем нужна эта ложь? Причем ложь огромная, ведь Казанова даже выдумал точные обстоятельства смерти и подробное содержание завещания: «По свидетельству ее горничной Бруньоль, врачи говорили, что она отравилась, приняв слишком большую дозу ликера, который называла панацеей. Она (г-жа дю Рюмен) сообщала мне, что нашли составленное ею безумное завещание, ибо она оставляла все свое имущество первому сыну или дочери,
XVII. Обманывать
Вы будете смеяться, когда узнаете, что я часто без зазрений совести обманывал повес, пройдох и глупцов.
Мы в конце 1784 или начале 1785 года. Лоренцо Да Понте, автор либретто к операм Моцарта, и Джакомо Казанова в Вене. Он – секретарь Себастьяно Фоскарини, посла Венецианской республики. Они мирно прогуливаются по широкому проспекту Грабен. «И вдруг я вижу, – рассказывает Да Понте, – что он нахмурил брови, вскрикнул, скрипнул зубами, дернулся всем телом, воздел руки к небу, а затем поспешным шагом бросился вослед какому-то мужчине и схватил его за воротник с такими словами: “Вот я до тебя и добрался, убийца!” Толпа, привлеченная этим странным нападением, беспрестанно росла. Поначалу оторопев, я какое-то время оставался в стороне, не стремясь быть замешанным в общественный скандал; но поразмыслив две минуты, подбежал к нему и, взяв под руку, утащил подальше от драки. Тогда-то он и рассказал мне, жестикулируя, как человек, который более за себя не отвечает, историю старой дамы, и объяснил, что тот мужчина был Джоакино Коста, который предал его» [79] , сбежав с его шкатулкой и сокровищем.
79
Lorenzo Da Ponte, M'emoires et livrets, Librairie G'en'erale francaise, 1980, p. 201.
На самом деле этот Коста, молодой невежа, много о себе думающий, но рубаха-парень, был нанят Казановой на службу в 1760 году: «Он был не лишен ума, и по этой причине глуп; я нашел это оригинальным и оставил его при себе. Я был еще более глуп, чем он», – признается Казанова в своих мемуарах (II, 512). Действительно, приняв участие в мистификации г-жи д’Юрфе, Коста сбежал с драгоценностями и кругленькой суммой денег. Вечная история старухи и прорухи. Когда Казанова встретил его в Вене, тот служил графу фон Хардиггу. «Я знал Джоакино Коста, – продолжает Да Понте, – разврат и дурные знакомства окончательно погубили его, теперь он влачил нищенское существование… Мы продолжили нашу прогулку и увидели, как он вошел в кафе, откуда вскоре вышел мальчишка и вручил Казанове записку; записка была составлена в виде четверостишия следующего содержания:
“Казанова, не шуми; ты крал, я следовал твоему примеру. Ты мой учитель, я всего лишь твой ученик. Ты хорошо преподал мне свое искусство. Ты дал мне хлеба, я вернул тебе калач. Не грозись! Это лучшее, что ты можешь сделать”.
Эти несколько слов произвели величайший эффект; Казанова задумался; потом, расхохотавшись, склонился ко мне и шепнул на ухо: “Честное слово, этот проходимец прав”. Подойдя к кафе, он сделал знак Косте, который вышел к нему, и оба пошли бок о бок, беседуя так спокойно, словно ничего и не случилось» [80] .
80
Lorenzo Da Ponte, op. cit., p. 201.
В
Обращаясь к читателю в предисловии, Казанова не колеблясь пишет, что «всегда любил правду с такой страстью, что для начала лгал, чтобы ввести ее в головы, не знакомые с ее очарованием. Они меня не осудят, узнав, как я опустошал кошелек своих друзей, чтобы удовлетворить свои прихоти. Они строили химерические планы, и, внушая им надежду на успех, я в то же время надеялся излечить их от безумия, выводя их из заблуждения. Я обманывал их, чтобы они поумнели; я не считал себя виновным, ибо действовал не из скупости. Я оплачивал свои наслаждения из денег, призванных попасть во владение к тем, кому это противопоказано природой. Я не чувствовал бы своей вины, если бы сегодня был богат. У меня ничего нет; я все бросил, и это меня утешает и оправдывает. Это были деньги, уготованные на глупости; я изменил их назначение, заставив послужить своим капризам» (I, 8).
Никогда Казанова не отступится от этих странных нравственных принципов. Именно нравственных, даже этических, ибо Казанова будет стоять на своем: ничего безнравственного в его поступках нет. Во-первых, потому, что ложь в его глазах является необходимой пропедевтикой правды. Во-вторых, потому, что лучше использовать самому состояния, которые будут без толку потрачены и развеяны на абсурдные химерические проекты. Наконец, потому, что он выманивает деньги не ради накопительства, а чтобы немедленно их потратить, ускорить их обращение в обществе.
Правда, да он и сам это признает, Джакомо Казанова обманул в совокупности много народу, используя свой неоспоримый талант шарлатана всякий раз, как к тому представлялся случай. С ранней юности. По пути в Марторано, где он должен был занять должность священника, Казанова, страшно нуждавшийся в деньгах, продал одному греку способ увеличить объем ртути наложением на нее свинца. На наш взгляд, это очевидность, а на взгляд грека – мошенничество, потому что чистота и качество ртути от этого изменятся. Но Казанова смотрит на дело иначе: «Плутовство порок, но честная хитрость – всего лишь осторожность ума. Это добродетель. Правда, она похожа на плутовство; но через это надо пройти. Тот, кто не умеет ею пользоваться, – глупец. Такую осторожность греки называют “лисьей хитростью”» (I, 160). Надо уметь быть хитрым, искушенным, когда ты не благороден и не богат по рождению. Иначе ты круглый дурак. Для Казановы не существует абстрактной и трансцендентной морали. Существует только мораль практическая, которая учит выкручиваться в жизни, когда происхождение поставило вас в невыгодное положение по отношению к другим.
На протяжении всей своей международной карьеры авантюриста он обведет вокруг пальца множество людей. Он убежден, что несколько восстановил равновесие при разделе богатств в свою пользу, не разорив при этом своих венецианских покровителей. Они могли бы попасть и в худший переплет, наткнуться на бессовестного вора, который оставил бы их без штанов. Он же всего лишь выкачал из них немного денег, не доведя до паперти. В конце концов, они платили за удовольствие, которое он им доставлял, поощряя их фантазии!
XVIII. Лондон
Таким меня занесла Любовь в Лондон в возрасте тридцати восьми лет. Это был конец первого акта моей жизни. Второй акт завершился после моего отъезда из Венеции в 1783 году. Третий, по-видимому, закончится здесь, где я забавляюсь писанием мемуаров. Тогда комедия будет закончена, и в ней будет три акта. Если ее освищут, я надеюсь, что ни от кого об этом не услышу.
Кой черт занес его в эту проклятую Англию? Этот вопрос задаешь себе постоянно, следя день за днем за ужасными перипетиями, в которые попадал Казанова во все девять месяцев своего пребывания в Британии. Причина, по которой он предпринял это путешествие, – желание отвезти Жозефа Помпеати обратно к матери. Жалкий предлог, на самом-то деле, поскольку мальчику уже семнадцать лет, и ему вовсе не нужен опекун, чтобы отправиться в Лондон. Возможно, у Джакомо сердце не на месте после его монументального мошенничества, и он чувствует необходимость, для пущей безопасности, несколько отдалиться от Франции.