Казанова
Шрифт:
И вот через пять месяцев после приезда в Варшаву произошло второе значительное событие в жизни Казановы. Рассказ о его побеге из венецианской тюрьмы уже начал надоедать, и теперь он получил возможность обновить репертуар, пополнив его героическим повествованием: дуэль с графом Ксаверием Браницким, полковником уланского полка, великим гетманом польской короны, кавалером ордена Белого орла, учрежденного в 1321 году Владиславом V. Так получилось, что 4 марта 1766 года «король, с которым он /Казанова/ ужинал, пригласил его пойти с ним в театр. Ожесточенное соперничество двух итальянских танцовщиц, одна из которых, Анна Бинетти, была давней знакомой Казановы, разделило польское общество. Поскольку его близкие друзья составляли лагерь второй, он, из преданности им, принял сторону Терезы Казаччи. Уязвленная Бинетти подбила своего любовника, графа Ксаверия Браницкого, публично унизить бывшего приятеля. Во время антракта Казанова ненадолго заглянул в уборную Бинетти и застал ее с Браницким. Он перешел в уборную Казаччи, но Браницкий пошел за ним и предупредил, что он влюблен в Анну и не намерен терпеть соперника». Так передает этот эпизод Ривз Чайлдс.
Казанова, чувствуя, что попал
В условленный день состоялся великолепный спектакль. Граф приезжает в карете, запряженной шестериком, впереди верховые конюхи, ведущие за собой двух оседланных лошадей, два гусара и два ординарца. На запятках кареты – четверо слуг. Не говоря уже о том, что его сопровождает генерал-исправник и егерь. Никаких сомнений, что Казанова не столько встревожен, сколько восторжен, счастливый тем, что ради него явилось столько народу. Пора сразиться. Браницкий, хоть и должен был стрелять первым, потерял две-три секунды, и в конечном счете Казанова выстрелил одновременно с ним. Граф падает, он серьезно ранен. Есть опасения, что пуля разорвала кишки, и ему не жить. Джакомо же лишь легко ранен в левую руку. Как удалось Казанове избавиться от прославленного стрелка? Ловко заявив тому в последний момент, что он полон решимости попасть ему в голову. Пока Браницкий пытался спрятать лицо за стволом своего пистолета, чтобы защититься, он потерял роковые секунды. Хотя граф великодушно защищает своего противника от разъяренных поляков, которые хотят его изрубить, Казанова предпочитает укрыться в монастыре, как посоветовал ему сам Браницкий, предоставив в его распоряжение свой кошелек. Все было бы хорошо, ведь дуэль стала для Казановы пропуском в высший свет, однако его рана загноилась и грозит вызвать гангрену. Ему говорят об ампутации. Он отбивается, как черт, и сохраняет руку. Два месяца он был любимчиком польского общества, его чествовали и приглашали на ужин повсюду, куда бы он ни поехал. Полтора года он носил руку на перевязи – яркое свидетельство его высшего торжества.
Когда Казанова вернулся в Варшаву после большого польского турне, то вскоре заметил, что общественное мнение настроено против него. Его принимали в домах, где он стал завсегдатаем, но более с ним не говорили. Прославленный дуэлянт стал изгоем. Хотя граф Браницкий оправился от тяжелого ранения, покаялся и принял его самым благосклонным образом, отныне он в Варшаве персона нон грата. Его опала очевидна. Просто в его отсутствие в польскую столицу прибыла из Парижа мадам Жоффрен, большая приятельница короля. Из письма (разумеется, анонимного) Казанова узнал, что отныне его величество без удовольствия видит его при своем дворе, узнав о том, что чучело Казановы было повешено в Париже, поскольку он бежал оттуда, прихватив кругленькую сумму из кассы лотереи Военного училища, и что к тому же он занимался в Италии низким ремеслом актера в бродячих провинциальных труппах. Хотя намерения оболгать его очевидны, а некоторые обвинения являют собой чистую клевету, незавидное прошлое роковым образом нагнало Казанову.
Он уехал бы сразу, если бы ему не нужно было уладить множество долгов. Казанова решился написать королю и изложить ему свое финансовое положение, однако тот внезапно приказал ему покинуть Варшаву в течение недели. Благодаря вмешательству и добрым услугам графа Августа Мосрынского, министра польской короны, монарх на следующий же день присылает ему тысячу дукатов на уплату долгов и передает уверение в том, что в его изгнании нет ничего бесчестящего: на самом деле отъезд призван оградить его от тех, кто жаждет его смерти после дуэли с Браницким. Хотя нет уверенности в том, что Казанову в самом деле могли зарезать, тем не менее венецианец так и не осознал, насколько скандальным поступком по отношению к обществу была его дуэль! Хотя беседа с королем, состоявшаяся вскоре после поединка, должна была привлечь его внимание. Монарх спросил, стал ли бы он драться на дуэли в Венеции, если бы оскорбитель был благородным венецианцем. И Казанова тогда простодушно ответил, не сознавая, что вредит самому себе, что подавил бы гнев и дрался бы лишь в том случае, если бы этот благородный венецианец посмел оскорбить его в чужой стране.
С июля до середины декабря 1766 года Казанова пробыл в Дрездене, где в загородном доме жила его мать. Ей было пятьдесят восемь лет, она оставила сцену. Благодаря пенсии, которую платил ей курфюрст, она жила в достатке. Повстречал он и своего брата Джовании, сестру Марию Маддалену и ее мужа. Вылазка на блестящую лейпцигскую ярмарку; конечно, любовное приключение. Ничего существенного для Казановы, никаких сдвигов в его жизни.
В декабре Казанова отправился в Прагу, где остановился на четыре дня, потом в Вену, куда прибыл на Рождество. Надо
87
Приапеи – в Древнем Риме грубо-эротические шуточные стихотворения в честь бога Приапа. – Прим. ред.
Это было бы еще ничего, если бы на следующий же день, тогда как он готовился подать жалобу, Казанову не вызвали к графу Шраттенбаху, правителю Нижней Саксонии, наделенному также полномочиями префекта полиции. Ему показали карты, его кошелек, в котором осталась лишь четверть золота. Предупредили, что личность его установлена и что причины его высылки из Варшавы известны. Наконец, ему передали повеление уехать на следующий же день. Придя в ярость, он отправился к князю Кауницу, государственному и придворному канцлеру, у которого был Паоло Ренье, венецианский посол. Тот посоветовал ему написать прошение императрице, чтобы испросить помилования. Полный провал! Она принимает за выдумку всю историю, которую изложил ей Казанова в попытке оправдаться, обвиняет его в том, что он безбожно плутует в фараон, называет его руку на перевязи шарлатанством. Видя, что ему так и не выпутаться из этой проклятой истории, он сдается и решает уехать из Вены. Он не мог знать, что заранее проиграл, поскольку императрица Мария Терезия была лично заинтересована в его деле. Граф Шраттенбах получил собственноручную записку императрицы с приказом выдворить Казанову. Повсюду его репутация следует за ним – или опережает, как угодно. Вот и из Вены его прогнали, как до того из Варшавы. Легко понять, что Джакомо начинает уставать и хотел бы найти место, где приткнуться, надежное и стабильное прибежище.
В начале февраля 1767 года Казанова отправляется в Аугсбург через Линц и Мюнхен. Он проведет там четыре месяца со всей возможной приятностью, большую часть времени – в компании графа Максимилиана фон Ламберга, человека честного и любезного, эрудицию и литературный талант которого он высоко ценит. В бурной жизни венецианца наступает передышка, которая была бы самой покойной, если бы его в очередной раз не терзали вечные и неразрешимые финансовые проблемы. Он написал в Венецию герцогу Курляндскому, прося его о вспомоществовании, о сотне дукатов, а для убедительности приложил к своему посланию самый надежный рецепт изготовления философского камня. Если очередное шарлатанство позволит ему выторговать кое-какие субсидии, стоит ли колебаться хоть на минуту? Продолжение этой истории еще забавнее. Герцог прислал ему деньги, но не сжег письмо, как ему рекомендовал Казанова. Однако оказалось, что несколько месяцев спустя герцога Курляндского арестовали за подделку векселей и подписей нескольких банкиров. Его бумаги были конфискованы и опечатаны. В 1789 году, во время взятия Бастилии, письмо Казановы было найдено и опубликовано. Таким образом, в первый день 1798 года венецианец, работая над своими мемуарами, смог включить в них точный текст, датируемый 1767 годом.
В июне он выехал из Аугсбурга, проследовал через Людвигсбург, Шветцинген, Майнц, Кельн, где остановился, так как в Дрездене с удивлением прочел в одной кельнской газете статью, повествующую о том, что «господин Казанова, вновь появившись в Варшаве после двухмесячного отсутствия, получил приказ уехать, поскольку король узнал о нескольких историях, вынудивших его запретить сему авантюристу доступ к своему двору» (III, 534). Относительно последующего Казанова дал не менее четырех различных версий. По первой из них, согласно которой редактор, некий Жаке (а на самом деле аббат Жоренвилье, сменивший Гаспара Жакмотта), написал опровержение, продиктованное самим Казановой, для публикации в ближайшем номере газеты, за два луидора. По второй – последовало опровержение и примирение. По третьей, той, что приводится в «Мемуарах», и наиболее выспренной, редактор на коленях умолял его о пощаде, когда Казанова пригрозил ему пистолетом. Наконец, в четвертой, еще более себялюбивой и снисходительной, Казанова побил тростью этого Жаке, человека толстого и флегматичного. Проехав через Ахен, Джакомо 1 августа прибыл в Спа, где сезон был в самом разгаре. Не менее двух-трех тысяч иностранцев приезжали туда каждый год на воды. Среди посетителей Спа был маркиз дон Антонио делла Кроче – ложный маркиз, разумеется, но настоящий игрок и профессиональный шулер, которого Джакомо в последний раз видел в Милане в 1763 году. Он жил с молодой девицей из Брюсселя, на шестом месяце беременности, по имени Шарлотта, которую он похитил из монастыря. Казанова задумался, как такая девушка, в высшей степени прекрасная и достойная, могла влюбиться в Антонио Кроче, не обладающего ни «внешностью, ни развитым умом, ни приличным в обществе тоном, ни обольстительными речами, ни искусством подавать себя, чтобы покорять девиц» (III, 549).
Однако Кроче так проигрался, что вскоре был вынужден заложить драгоценности Шарлотты и оказался разорен. Одно из двух, как он скупо заявил Джакомо: либо он наложит на себя руки, либо пешком уйдет один в Варшаву, не оглядываясь и доверив свою жену Казанове, который за ней присмотрит. В самом деле, Джакомо, предупредительный и внимательный, не покинет Шарлотту и станет заботиться о ней. На сей раз любовью к молодой красавице всего не объяснить. Джакомо проявляет бескорыстное сочувствие и настоящую преданность беременной женщине. Даже для такого распутника, как он, не все всегда сводится к простому сексуальному желанию.