КаZантип
Шрифт:
Неизвестно, сколько времени она еще так простояла бы. Но тут зазвонил ее сотовый телефон. Девушка бросилась к нему, как вратарь к мячу, несущемуся в ворота. Номер определился какой-то незнакомый, но Лена все равно приняла вызов. И ее надежда оправдалась! В ответ на ее осторожное «алло» раздался родной голос Громова.
– Привет, Леночка. Ну, как ты там?
– Витька… – У Лены дыхание перехватило, несколько секунд она не могла больше ничего сказать.
– Я, золотко. Как ты там, все еще сердишься?
Колоссальным усилием воли девушке удалось взять себя в руки. Она помнила, чем
– Можно сказать, что нет. Витька, ответь мне на один вопрос, только честно. Обещаю, что прощу в любом случае. Ты спал с Гюрзой после того, как мы познакомились?
– Нет, солнышко. Чем хочешь клянусь!
И Лена поверила. Голос Грома звучал искренне, таким не врут. Да и вообще, если не верить своему парню, то, значит, пора расходиться. Теперь, поверив в верность своего любимого, Лена была полностью на его стороне. Она заговорила торопливо, сбивчиво:
– Витька, тут такое творится! Меня сегодня вызывали в милицию, спрашивали про тебя. Скажи, зачем ты меня обманул?
– Подожди, ничего не понимаю. В чем я тебя обманул? И с какой стати тебя в милицию вызывали, ведь Игорь Васильевич с прокуратурой договорился!
– Витька, ну не начинай все сначала! Я уже знаю, что ни о чем твой тренер ни с кем не договаривался.
– Как это не договаривался? С чего ты взяла?
– Он сам сказал в милиции!
– Ничего не понимаю. Он же обещал!
– Витька, перестань…
Она не успела договорить. Дверь комнаты распахнулась. Тамара Николаевна, подслушивавшая разговор, не выдержала. Она кинулась к Лене, вырвала у нее из рук телефон и заорала, брызгая слюной:
– Оставь Ленку в покое, ты, уголовник! Да тебя посадят скоро, тебя милиция повсюду ищет! Не смей сюда больше звонить!
Громов попытался что-то ответить, но его уже никто не слышал – Лена принялась отнимать у матери телефон, та, шипя, как змея, телефон не отдавала.
– Нечего тебе с ним говорить!
– Отдай! Отдай, тебе говорю! – Лена тянулась к телефону, но Тамара Николаевна отдернула руку, и девушка схватила ее за запястье.
– А! Больно! – взвизгнула Тамара Николаевна, хотя больно ей, разумеется, не было. – На мать руку подняла!
Лена, испугавшись, что действительно причинила матери боль, отступила. Воспользовавшись этим, Пономарева-старшая выкрикнула в трубку еще одно, уже непечатное, ругательство и нажала отбой.
– Все, Ленка, теперь все! Сейчас я иду в милицию!
– Ну и иди! Я все равно не подтвержу, что он мне звонил! Скажу, что ты врешь!
Тамара Николаевна на пару секунд замолчала. Женщина была в растерянности – никогда еще дочь не давала ей такого решительного отпора. Она чувствовала, что ее контроль над Леной с каждой секундой слабеет. Допустить продолжение этого процесса было нельзя. Тамара Николаевна почувствовала, что пока дочь в такой ярости, продолжать нажим нельзя. И интуитивно приняла единственно верное решение. Она замолчала. На лице
– Вот, значит, как, – тихо сказала она. – Ты уже готова и руку поднять на родную мать, и во лжи ее обвинить. Очень хорошо. Ладно, я не пойду в милицию. Но помяни мое слово, ты еще об этом пожалеешь!
С этими словами Тамара Николаевна развернулась и вышла из комнаты.
Как только мать вышла, Лена кинулась к телефону. Но связь была прервана, а попытка позвонить по определившемуся иногороднему номеру оказалась безрезультатной.
Лена легла на кровать и горько заплакала, уткнувшись лицом в подушку.
Глава 35
Услышав в трубке короткие гудки, Громов со злости врезал кулаком по стенке кабинки. Кончилось время разговора, а денег на то, чтобы оплатить еще хотя бы пару минут, у него не было. В кошельке почти ничего не осталось, а ведь нужно было еще заправить байк и самому хоть что-нибудь съесть. Громов надеялся, что, добравшись до Казантипа, перехватит в долг у кого-нибудь из знакомых. Но до фестиваля еще добраться надо. Бензин ему в бак никто бесплатно не зальет.
Отойдя от переговорного пункта, Громов уселся на одно из жестких пластмассовых сидений и задумался. Подумать ему теперь было о чем. Ситуация, в которой он находился, стала расплывчатой, неоднозначной. После разговора с Леной ему стало совершенно ясно – с помощью Игоря Васильевича что-то не так. Тренер что-то крутит. И до этого у Громова в душе шевелились какие-то подозрения – уж очень странным выглядело полученное от Томилина поручение. И преследование Крученого с Гюрзой, и требование следить за ними, а особенно поручение подкинуть им записку – все это было весьма подозрительно. Но теперь эти подозрения окончательно оформились. Громов понял, что его пытаются использовать в какой-то игре, смысл и цель которой остаются для него загадкой. Но понять это было мало. Следовало решить, что теперь с этим пониманием делать. Ведь положение у него, если задуматься, очень хреновое.
Громов тяжело вздохнул. Он понимал, что винить во всем следует в первую очередь себя, и от этого становилось еще хуже. Почему он так слепо поверил тренеру? Конечно, Томилин вроде бы неплохой мужик, но все равно нужно было получить от него какие-то гарантии. И этот Иван Иванович… Громов только сейчас осознал, что даже фамилии этого человека не знает. Тот вроде бы показывал какой-то документ, но байкер не присматривался к нему. Получается, если придется с ментами объясняться, он даже не сможет сказать, какой именно работник прокуратуры с ним говорил.
«Кстати! Очень даже может быть, что никакой он не работник прокуратуры!» – неожиданно подумал Громов. Он вспомнил, что во время той встречи с Иваном Ивановичем говорил в основном тренер. А сам Иван Иванович только кивал да пару предложений в самом конце разговора сказал.
Громов скрипнул зубами. Да, похоже, его примитивно обвели вокруг пальца. И что же теперь получается? Получается, что он нарушил подписку о невыезде, что он в бегах. Теперь понятно, почему мать Лены сказала, что его вся милиция ищет!