Каждый мародер желает знать…
Шрифт:
— Вот эти штуки с круглыми головами я много раз видела, — сказала Натаха, показывая на невысокие каменные статуэтки. По косвенным признакам изображали они явно женщин. На круглых лицах одинаковое безмятежное выражение с закрытыми глазами. — В деревнях такие стоят на отшибе. И к ним до сих пор даже приходят с дарами и поклонами, когда есть подозрение, что роды могут пойти как-то не так.
— Такого страховидла ни разу не видел, — покачал головой Гиена, ткнув пальцем в центральное идолище. — А вот птичек глиняных постоянно на базаре продают. Как талисманы счастливой семейной жизни. Только есть у меня подозрение, что продавцы их сами же и делают.
— Ну есть шанс,
— Маски жуткие такие, — Натаха поежилась. — Шаманские, скорее всего.
— Ладно, давайте все это в кузов, — я махнул рукой. — В университете буду разбираться. Синильгу привлеку, она наверняка больше нашего знает. И менгиры нам еще надо грузить...
Вот с менгирами мы дольше всего и провозились. Здоровенные каменюки весили совершенно немилосердно. Чтобы затащить их в кузов, пришлось снова спускаться в грязное подземелье и искать там хоть сколько-то целые доски. С песнями и плясками, при помощи веревок и сала, мы таки затянули эти чертовы охранные кладбищенские столбы в машину. Чуть не бросили эту затею как безнадежную, на одних только понтах справились. Ну как же, пообещали бабке, что привезем. А что такого-то? Проще пареной репы же...
— Вам бы в баньке помыться, — с явным сарказмом сказала бабка, когда мы, опять-таки, с шутками-прибаутками поставили эти несчастные островерхие камни на места. — Куда вы поедете на ночь-то глядя?
— Нет-нет, бабушка, второй раз я гостеприимства в твоей избушке не выдержу, — сказал я, вытирая со лба пот. И размазывая по нему грязь. Тьфу ты, зараза...
— Тогда ехайте до развилки, где дерево раздвоенное, но сворачивайте не к Вершинино, а в другую сторону. Там что-то вроде постоялого двора в старом монастыре.
— Вообще у меня была идея доехать до Томска ночью, — задумчиво проговорил я. — Но что-то я не уверен, что хватит сил после этого... гм... фитнеса.
«Обратный путь короче, говорили они», — мысленно бурчал я, пытаясь устроиться поудобнее на твердых деревянных нарах этой, с позволения сказать, обители. В другое время я бы, может, с большим любопытством отнесся к этому заведению, но сейчас был что-то такой задолбанный, что отметил каким-то краем мысли, что монахи какие-то не то, чтобы настоящие, только вид делают. Но вряд ли разбойники. Такое впечатление, что монастырь забросили, но его очень быстро нашли какие-то селяне, которые решили, что кресты и религиозная аура — это само по себе неплохая защита. Ну, то есть, монастыри, конечно, тоже бывает грабят и жгут, но как-то меньше, чем беззащитные хуторы. Обрядились в рясы и стали изображать монахов, как умеют. Ну и заодно выращивать всякое на огороде, хлев пристроили... В общем, предприимчивые ребята, молодцы!
В Томск мы вернулись еще до полудня. Натаха и Гиена отправились домой, а я загнал машину на стоянку и отправился искать Ларошева. Надо же было похвастаться добычей. А заодно решить, куда мы все это сложим. В архив исторического факультета в подвале ну никак не поместится. Нужно еще какое-то помещение, а для этого нужно доказать Гезехусу, что у нас уже появилось, что хранить.
— Ты хоть представляешь, что ты приволок? — Ларошев всплеснул руками, и по его лицу я даже не понял, он возмущен или восхищен. Он стоял в кузове шишиги, а я показывал ему нашу добычу. Он был в целом вроде бы доволен, но до поры до времени особых эмоций не проявлял. Пока дело не дошло до зубастой страховидлы. Вот тут он прямо приплясывать начал.
— Этот идол какой-то опасный? — спросил я. — По ночам оживает и ест людей?
— Это никакой не идол, Лебовский! —
— Ну зашибись, — хмыкнул я. — У меня и так с ними как-то не очень складывается, а тут еще скажут, что я статую спер.
— Ее давно сперли, лет сто назад, — отмахнулся Ларошев. — Тогдашний глава рода построил себе особняк в этаком этническом стиле. И нанял скульптора чуть ли не из Голландии, чтобы он ему наделал таких вот монстров. Чтобы расставить их по всему особняку в самых неожиданных местах, чтобы гостей нервировали и прислугу пугали. Матонины тогда женились на тунгусках, вот он и хотел, чтобы дом был в похожем стиле оформлен. Скульптор изучил местное творчество, покрутил носом, мол, слишком примитивное. И взялся за резец. Получилось вот это. Все статуи с разными рожами. И даже вроде как легенды под каждую сочинили. Потом случилось восстание рабочих, особняк этот разрушили ко всем чертям, а статуи растащили.
— Ну и почему тогда столько эмоций? — я пожал плечами. — Получается, что это просто элемент интерьера, историческая ценность довольно сомнительна...
— Да ты дослушай сначала! — Ларошев сверкнул глазами. — Матонины к потере особняка отнеслись философски, тем более, что он как-то никому особенно и так не нравился. Зато статуи начал собирать Полунин.
— Это нувориш такой? — припомнил я. — В пенсне и напомаженных усиках?
— Он самый, — подтвердил Ларошев. — Он собрал семнадцать статуй. Не поверишь, откуда только он их не извлекал! Одну приспособили вместо пугала на огороде, а другой вообще сортир подпирали.
— А всего статуй сколько было? — спросил я.
— Восемнадцать! — просиял декан. — Теперь понимаешь?
— Много-много денег? — я приподнял бровь. — А как же история и это вот все?
— Так это же всего лишь предмет интерьера, ты же сам говоришь, — Ларошев подмигнул. — Ну так что? Осчастливим Полунина?
— А как добычу будем делить? — спросил я.
— Ты что, идиот? — декан посмотрел на меня странно. — Разве не ты спрашивал, как бы откупиться от твоего попечителя? Или ирония откупиться от Матонина, продав его имущество, не кажется тебе достаточно тонкой?
Глава 26. Где деньги, Лебовский?
— Где деньги, Лебовский?!
Как же я надеялся никогда больше не услышать этой фразы! В прошлой реальности практически каждый новый знакомый, узнав мою фамилию, начинал знакомство именно с этой цитаты из одного сомнительного шедевра мирового кинематографа.
Приколисты, блин! Фильм, кстати, был так себе. Вообще никогда не понимал восторгов по его поводу.
Вот только сейчас надо мной, похоже, никто не прикалывался. Меня выдернули из-под одеяла, подхватив за локти, и выплеснули в лицо ведро ледяной воды. И вряд ли они пытались щегольнуть знанием современной киноклассики
— Где деньги, Лебовский?! — повторил Йован. Здоровенный серб поставил ведро на пол. Одет он был, как всегда, в траченный молью мундир Соловецкой артели. Хрен знает, где он его раздобыл на самом деле, каждый раз он по этому поводу рассказывал очередную драматическую историю, ни одна из которых не была правдой.
— Или ты думаешь, что любимчик ректора может вот так запросто творить все, что ему захочется, а мы будем глотать, как твои шлюшки с медицинского?
— Да о чем ты вообще говоришь? — спросил я, проверяя насколько крепко меня держат. Кстати, я и правда не понимал. Я вернулся в Томск позавчера, и с тех пор первый раз лег спать... Я посмотрел на часы на стене. Шесть двадцать утра. Ага. Чуть больше двух часов назад.