Каждый мечтает о собаке. Повести
Шрифт:
Из порта донесся удар колокола. Вот так же тогда звякнул тоскливо колокол отправления. Лусия стояла на перроне и плакала. Сергей Алексеевич помнил каждое ее движение, каждый жест: вот она подняла руку, потом тыльной стороной ладони смахнула слезу… Уже чужая для него, недоступно далекая, хотя их разделяло всего несколько метров. Но это было непреодолимое расстояние. Это было уже не просто расстояние, а время, которое нельзя было остановить, так же как нельзя вернуть вчерашний день. И в этом времени была война, в которой он потерял след Лусии навсегда.
Сергей Алексеевич
– Коля! – окликнул он.
Мальчик не отозвался. «Надо будет завтра как-то уговорить его встретиться с родителями», – подумал Сергей Алексеевич. Затем погасил свет и тихо опустился на кровать. Он ощущал непривычную легкость, словно тело его лишилось веса.
Егоровна
Сергей Алексеевич спал, а может быть, просто дремал, он давно уже забыл то состояние, которое называется глубоким сном, и поэтому от первого робкого стука в окно проснулся. Около окна в темноте проглядывались тетя Катя и еще двое: мужчина и женщина. Сергей Алексеевич сразу догадался, что приехали долгожданные Колины родители, и сказал:
– У меня… Заходите.
Когда они вошли в комнату, освещенную тревожным ночным светом, Сергей Алексеевич долго и внимательно их рассматривал, до неприличия долго, но ему было так интересно с ними встретиться, они ведь уже заняли прочное место в его воображении. Мать Коли была небольшого роста, крепко сбитая, круглолицая женщина, он уловил в ее лице только отдаленное сходство с мальчиком. Признаться, Сергею Алексеевичу хотелось, чтобы мать у Коли была красивее. Ему всегда нравились красивые женщины, для него красота – как талант или как храбрость.
– Мы Колины родители, – сказала она. – С ним ничего не случилось?
– Успокойтесь, – сказал Сергей Алексеевич. – Все в порядке.
– Правда? – Она была нелепо одета для этого часа и времени года. На ней была кокетливая шляпка из фетра и куртка с искусственным меховым воротничком. – Он не заболел?..
Ну, а отец Коли бесспорно понравился ему: какой он был здоровый, широкоплечий, естественный, располагающий к себе.
– Доброй ночи, – тихо сказал Костылев. – Извините, что побеспокоили.
– Рад познакомиться, – сказал Сергей Алексеевич шепотом. – Мне много про вас рассказывал Коля, – и поздоровался с Костылевым за руку.
Рукопожатие для Сергея Алексеевича – это не пустяк, а начало познания человека. Он всегда помнил людей по рукопожатиям. Помнил, у кого были безвольные мягкие руки, словно лишенные костей и мышц, у кого были холодные, у кого мокрые: почему-то это оставалось в нем, и он всегда, вспоминая людей, вспоминал их руки. Он даже по рукам старался определить настроение людей. Например, перед тем как отправлять в разведку солдат и офицеров, он обязательно обменивался с ними рукопожатием. Если кто-нибудь из них трусил, он узнавал по руке и, никому ничего не говоря, не пускал этого человека в разведку.
У Костылева была крепкая небольшая теплая ладонь. «Как у Коли», подумал Сергей Алексеевич.
– И мне про вас сын писал. – Костылев улыбнулся.
И по тому, с какой интонацией он произнес слово
– Он там, за ширмой, – сказал Сергей Алексеевич и увидел, как порывисто, нетерпеливо бросился туда Костылев.
А в следующую секунду произошло что-то непонятное. Сергей Алексеевич еще продолжал улыбаться, готовясь услышать радостные слова встречи, и сам радовался за Колю, как гости с растерянными лицами появились перед ним.
– Его там нет, – испуганно сказала Костылева.
Еще никто ничего не понимал, и Сергей Алексеевич, точно не веря, быстро зашел за ширму и увидел пустую кровать.
– Может быть, он вышел? – сказал Сергей Алексеевич, бросил гостей и скрылся за дверью.
– Ко-ля! – донесся со двора голос Сергея Алексеевича. – Ко-о-ля! Легкий сквозняк прошел от окна к двери.
Сергей Алексеевич вернулся в комнату и остановился в проеме дверей, почти подпирая косяк, и всем стало понятно, что Коли в доме нет.
– Куда он мог уйти?
– Это мы хотели узнать у вас, – сказала Костылева.
– Он пришел ко мне в девять часов, – сказал Сергей Алексеевич, – и…
– Неважно, когда он пришел, – нервно перебила его Костылева. – Важно узнать, куда он ушел… И почему?! Я хочу наконец понять, что с ним случилось.
Они ждали от него ответа, им этот старик казался странным, и Костылева еще больше испугалась за Колю и тихо заплакала.
Никто по-прежнему не садился, и сам Сергей Алексеевич, чувствуя, что тоска широкой волной входит в его сердце, стоял как на часах.
– Он вам ничего такого не говорил? – спросил Костылев.
– Нет, – нерешительно ответил Сергей Алексеевич.
– Нужно же случиться такому! А все… было хорошо. – Костылева провела рукой по лицу, сняла шляпку и смяла ее.
– Пойдем домой, – мягко сказала тетя Катя, подошла к сестре и взяла ее под руку. – Может, он вернулся и ждет нас. – И добавила: – Поди узнай, что у них в голове, у этих мальчишек.
Сергей Алексеевич, оставшись один, не лег спать – какой там сон, не выходил из головы Коля. Ему было понятно, почему мальчик ушел от родителей правда об отце поразила его своей неожиданностью, – а вот почему Коля ушел от него? Ночью, потихоньку, не попрощавшись… К сожалению, он знал, как надо ответить на этот вопрос.
Напрасно тетя Катя сказала: «Неизвестно, что у них в голове, у этих мальчишек». Еще как известно! Ясно, почему он ушел от него, еще как ясно. Черным по белому писано на чистеньком листе бумаги, без единой помарочки. Коля разочаровался в нем, не простил истории с Лусией. И самое страшное, что, может быть, он прав: может быть, именно мальчишки со своими наивными представлениями о жизни и есть единственно правые.
Сергей Алексеевич подумал, что он как дерево без корней: вот-вот упадет. Но затем все его нутро ощетинилось против этой мысли. А как же тогда вся его жизнь и борьба? Неужто насмарку? А пот и кровь, которыми он обильно полил эту землю? А Витькина жизнь, которая для него во сто крат дороже, чем собственные пот и кровь? Это ли не корни его?