Каждый раз наедине с тобой
Шрифт:
На этот раз он поддался эмоциональному шантажу своего бывшего агента, по отношению к которому, несмотря на медленное превращение в странную помесь медведя и ледяной глыбы, ощутил воспоминание, похожее на благодарность. Этот заноза в заднице, Херб, был одним из немногих, кто не захлопнул у него перед носом дверь, когда успех хлестнул его ею по лицу. Даже живя на вершине горы, у чёрта на куличках, где Харрисон окончательно уничтожил ту малую частичку доброты, которой наделила его природа, он не смог сказать «нет» своему единственному оставшемуся другу. Таким образом, они заключили некий договор. Если он согласится дать своё первое после
Он не хотел ничего писать. То время было мертво и похоронено, тот мужчина умер и похоронен. Харрисона Дьюка, бывшего талантливого вундеркинда, бывшего молодого дарования литературы, бывшего лауреата Фолкнеровской премии и Национальной книжной премии, больше не существовало. На его месте из обломков метаморфозы, спровоцированной личным землетрясением, появился мужчина, который почти ничем не походил на прежнего. Общей у них была только врожденная тенденция наблюдать за миром с сарказмом.
По правде говоря, молодой Харрисон тоже не был особо милым. Тем более тип, который остался под тлеющими руинами жизни, превратившейся в полное дерьмо, не имел по-настоящему доброй души. Хотя прежде он был, по крайней мере, проницателен и делал то, что ему велели: принимал участие во многих общественных мероприятиях, не пренебрегал телевизионными ток-шоу и был женат на Реджине Уэллс, одной из самых красивых актрис Голливуда. С другой стороны, он сам был обаятельным и бурным тридцатилетним, в один и тот же день способным оказаться на страницах «Пост» благодаря своей последней книге и на страницах бульварной прессы из-за кулачного боя со слишком навязчивым папарацци.
Старый тридцати девятилетний Харрисон не потерпел бы даже того, чтобы Гуннард (парень, который управлял магазином, где он всем запасался), посоветовал бы какое вяленое мясо ему купить. Не говоря уже о том, чтобы допустил другое вмешательство. И Харрисон не улыбался даже случайно. Самые обыденные события, в которых он участвовал, были связаны с рубкой деревьев, ремонтом крыши и рождением кобылы. Что касается Реджины, то он не сомневался — она всё ещё прекрасна, но уже какое-то время назад перестала быть его женой.
Однако, на этот раз он вновь позволил себя уговорить. И теперь должен пойти и отыскать этого грёбаного журналиста с его грёбанной идеей взять у него интервью прямо на месте, в окружающей Харрисона обстановке. Херб ему поклялся, что это профессионал, а не любопытный писака, сующий нос в чужие дела. Молодой человек, но талантливый и серьёзный, кто знал его книги и остроумно их прокомментировал. В доказательство сказанного, Херб зачитал ему некоторые выдержки из статей этого Лео Такера, взятые со страницы «Нью-Йорк Хроникл», посвящённой культуре.
Несмотря на свои недостатки, старый Харрисон не мог не признать, что парень знал, как писать. Он выразил своё мнение со спонтанностью, лишённой словесных изощрений любителей, которые заполняют пропуски прилагательными и какой-нибудь фразой для эффекта. Иногда Лео использовал тот же сарказм, который был характерен для его юношеских произведений. В итоге, Харрисон сказал «окей», главное, чтобы интервью было коротким: вопрос-ответ, без сплетен, без зудящих вопросов о двух годах алкоголизма, его последнем сенсационном литературном провале и, прежде всего — о крушении его брака. Лишь бы эта уступка освободила его от других трудностей на всю оставшуюся жизнь. Он не был уверен, что когда
После очередного раунда оскорблений машина решила завестись, именно когда дождь перестал лить. Вскоре, пару раз рискуя увязнуть в грязи, которая стекала вниз в долину, он быстро достиг города.
Автобус ещё не прибыл, и Харрисон припарковался в зоне отдыха.
Он ненавидел мысль о том, что нужно везти чувака в свой дом, а затем вновь провожать обратно. Харрисон просто хотел, чтобы его оставили в покое, хотел вести одинокое существование, самому решать свои грёбаные дела и перестать думать о прошлом.
Он злился, что согласился дать это интервью, потому что оно наоборот, заставляло его вновь задуматься о проклятом прошлом. Обычно у него не было времени на размышления: ранчо забирало всю его энергию и взамен дарило не загроможденный разум, чистый, как воздух на вершине горы. И вот теперь, пожалуйста, воспоминание, порождённое бездействием во время ожидания, вернулось, расталкивая локтями: в особенности улыбка Реджины, а затем её слезы и «прощай».
Твою мать!
Он вышел из грузовика, несмотря на вновь начавшийся дождь. Плотнее закутался в куртку из овчины потёртую больше, чем его совесть.
Если приступ безумия подтолкнёт Харрисона вернуться в Нью-Йорк, его никто не узнает. Он очень изменился. В молодости Дьюк был красив по-королевски. Его называли «принцем с языком дьявола», сравнивая его красоту и писательский талант. Высокий, стройный, волосы цвета мёда и голубые глаза: ангел был бы менее совершенным. Его произведения, напротив, были грязными, грубыми, откровенно жестокими, злыми и политически некорректными. Комбинация, которая привлекала и превращала женщин в существ без мозгов, пускающих слюни и жаждущих с ним переспать. А он был большим идиотом, потому что желал только тёплое тело своей жены.
Окей, после развода он поменял приоритеты, но это была бесполезная месть, потому что в то время он был почти всегда пьян и даже не помнил половину цыпочек, с которыми у него случался секс. Харрисон написал последний роман, набрал вес, вёл жизнь, которая была не совсем образцовой. Затем однажды посмотрел на себя в зеркало и увидел своего рода йети с налитым кровью лицом, редкими волосами, пожелтевшими от никотина ногтями, который как сумасшедший отрыгивал и как животное трахался. И он глубоко себя возненавидел.
Харрисон продал то немногое, что у него оставалось и купил ранчо. Начал вкалывать как сумасшедший и через шесть лет вот он: ещё один новый мужчина.
Сколько эволюций претерпело его тело?
Исчезли принц и тучный йети, чтобы освободить место для нового индивидуума, в каком-то смысле гибрида. По-своему он всё ещё был снежным человеком с длинными волосами и неопрятной бородой, только вот вместо двойного подбородка, дряблой тусклой кожи, из-под края задравшейся на животе рубашки, он демонстрировал набор жёстких мышц, похожих на дубовые стволы. Харрисон стал крепким, толстокожим, внушительным. Совершенным одиночкой, до такой степени отшельником, что даже для секса ему было достаточно самого себя. Он не хотел видеть рядом женщин — ни шлюх, ни святых. Он не хотел ничего, кроме как закончить работу и заснуть с опустошённым мозгом.