Каждый за себя

Маринина Александра

И потом, Мила, конечно, замечательная, самая лучшая, вопросов нет, но она - женщина и может проболтаться.

Он почувствовал, что начинает ненавидеть отца. Зачем он все это затеял? Разве Вадьке от этого легче? Не легче. Наоборот, ему плохо оттого, что отец не приходит и не говорит сыну, как любит его и что совсем на него не сердится. Разве маме лучше? Нет, не лучше, потому что приходится работать еще больше, чтобы оплачивать эту ненавистную грязную квартиру и Вадькино пребывание в клинике. А ему, Косте, каково? Конечно, сначала, когда отец только-только все это придумал и затеял,

Косте было отлично, он чувствовал себя героем боевика, мстителем, ему казалось, что он плечом к плечу с отцом встал на защиту семьи. Ему было интересно и немного жутковато, как в детстве, когда он смотрел страшное шпионское кино. Но время шло, ничего не происходило, кроме нудного наблюдения, которое отец вел из машины или вместе с сыном из окна, и острота предощущения необычного, героического, суперменского - эта острота стала понемногу проходить. А теперь вот отцовская затея встала поперек Костиной жизни, поперек его любви.

И выходит, что от всей отцовской затеи, с энтузиазмом когда-то поддержанной и мамой, и самим Костей, хорошо нынче только ему одному. А всем остальным членам его семьи - плохо.

Но ведь отец не отступится, не оставит задуманное.

Он упрямый. И ему очень хочется снова стать главой семьи Ему комфортно в той ситуации, которая сложилась сейчас, он раздает указания, его слушаются, ему подчиняются. Он - главный. И место это, вновь завоеванное, он не отдаст ни за что, Костя это прекрасно понимал.

И что самое печальное, понимала это и мама, которая каждый раз, когда Костя пытался обсудить с ней поведение отца, пожаловаться на него, попросить заступиться и выговорить определенные поблажки, только вздыхала и говорила:

–  Не спорь с папой, Костик, он лучше знает, как правильно.

И лицо у нее при этом бывало таким, что Костя отчетливо видел: она готова согласиться на все, что угодно, и терпеть до конца, только бы спасти почти развалившийся брак. Идея отца заставила их сплотиться, думать об одном и том же и действовать сообща, появилась тема для разговоров, в которых могли участвовать все трое - отец, мама и Костя. Появилась семья. Вернее, как сейчас уже говорил сам себе Костя, видимость семьи. Иллюзия.

Это не настоящая семья, потому что разве может быть настоящей семья, в которой плохо всем, кроме одного?

–  Милка, в твоей семье всем хорошо?
– неожиданно спросил он, резко меняя тему обсуждения.

Мила вела машину, надувшись и сделав обиженное лицо. Вопрос застал ее врасплох, она ожидала, что если Костя заговорит, то это будут оправдания и просьбы потерпеть еще немного, пока брат поправится. Что-то вроде этого, но никак не вопрос о ее собственной семье. Выражение обиды сменилось на ее круглом хорошеньком личике недоумением.

–  Почему ты спрашиваешь?

–  Это важно, - настаивал Костя.
– Мне нужно кое-что понять. И я хотел бы с тобой это обсудить.

–  В моей семье всем классно, - ответила она, пожав плечами.
– А что?

–  А почему всем классно?
– не отставал он.

–  Потому что каждый при своем интересе. Папаня работает, деньги делает, девок заваливает, с партнерами время проводит. Мать к нему не лезет, он и доволен.

–  А мама твоя?

Разве ей это нравится?

–  А чему тут не нравиться? Деньги он дает? Дает.

Отчет у нее спрашивает? Нет. Она не работает, целыми днями делает что хочет, и за пропитание у нее голова не болит. Чем плохо-то? Он сам по себе, она сама по себе, для выхода в свет или поездки в отпуск они - образцовая семейка, а так живут каждый своей жизнью.

–  А бабушка?

–  Бабка-то? Да ей вообще лучше всех.

–  Почему?

–  Потому что сынок, в смысле - папаня мой, под пятой у жены не оказался, маму слушает, уважает. Это у них,игрища такие, вроде как папаня к бабке с полным уважением и низкими реверансами, как домой явится, так первым делом не к жене и дочери обращается, а к маменьке.

Бабка из себя главу рода изображает, во все суется, от всех отчета требует, и от меня тоже. Ну я тебе рассказывала, она боится, что на меня нищие мальчики покушаться будут со страшной силой. Вернее, на деньги моего папани. Но на самом деле, когда ей рассказываешь, она не слушает и не вникает, поэтому и советов не дает. Ей ведь что важно? Осознание того, что она спросила - и ей ответили, попробовали бы не ответить! То есть уважают, считаются. Фильмов насмотрелась, ходит по дому в прическе, в длинной юбке, кружевной кофточке, вся цацками обвешанная, канает за светскую старуху. Генеральша Епанчина, ни больше ни меньше. Вопрос задает, а мозгов, чтобы вникнуть в ответ, не хватает.

Костю покоробило то высокомерное пренебрежение, с которым Мила рассказывает о своей бабушке. Оказывается, девушка может быть не только ласковой и мягкой.

Впрочем, он не знал, как складывались бы его отношения с бабушкой, ежели б таковая у него была. Обе бабушки и оба дедушки умерли, кто до Костиного рождения, кто когда он был совсем маленьким, так уж получилось. Так что осуждать Милу он поостерегся, неизвестно еще, как бы он сам вел себя в такой же ситуации. Но все равно ему было отчего-то неприятно.

–  А тебе самой хорошо в такой семье?
– спросил он.

–  Отлично, - фыркнула Мила.
– Я не понимаю, чего ты хочешь-то? Что ты собираешься от меня услышать?

Что я страдаю без родительского внимания? Так ни капельки Чем меньше они ко мне лезут, тем мне лучше.

Или ты думаешь, что я прямо извелась вся от горя, потому что папаня трахает молоденьких красоточек, а маман устраивает свою личную жизнь доступными ей средствами? Не извелась, как видишь.

–  И не боишься, что они разведутся?
– не поверил Костя.

–  Да как тебе сказать… Пожалуй, что и не боюсь. Для меня-то что изменится? Папаня без средств не оставит, он во мне души не чает, так что после развода вообще купюрами по горло засыплет Под это дело я еще и свободу себе выторговать попробую, чтобы с маман не оставаться, пусть квартиру мне купит. Буду сама себе хозяйкой, тогда и бабка мне указывать не сможет, с кем встречаться, а кого отваживать.

–  Тебя послушать, так выходит, что ты предков своих и не любишь совсем, - заметил он.

Мила мгновенно погрустнела и так резко повернула направо, в переулок, что чуть не подрезала идущий по соседней полосе "Фольксваген".